Сергей Шведов - Грозный эмир

– Каждый из нас беднее тех несчастных, что сейчас просят милостыню у стен этого храма, но все вместе мы будем богаты милостью божьей и благословением святой матери церкви. Милость божья всегда с нами, и теперь от вас, святые отцы, зависит, будет ли простерта над нищими рыцарями Христа длань папы Гонория, или мы останемся без его благословения сиры и босы перед сонмищем врагов истинной веры. Освобожденный Иерусалим взывает к вам, прелаты, моими устами. Так почему же вы отворачиваетесь от нас, гася надежду в благородных сердцах?!

Речь магистра ордена произвела впечатление, как на мирян, так и на клириков, правда далеко не всех. Аббат Адальберт уже готов был вновь ринуться в бой, но его остановил мягким жестом епископ Жан Орлеанский. Замерли все, как противники ордена, так и его сторонники. Одни – в предвкушении победы, другие – в предчувствии поражения.

– Нет в этом зале человека, более терзавшегося сомнениями, чем я, скромный служитель церкви, – начал свою речь епископ. – Но разве могу я, червь земной, перечить гласу Господа. Ни речь благородного Гуго, ни слова аббата Бернарда не затронули моего сердца. Только сам Христос мог наставить меня на путь истины. Он явился ко мне и сказал: отдай им все, бедный Жан, ибо души их столь же чисты, как и помыслы. А потому говорю я вам, возлюбленные мои братья, поступайте так, как хочет Спаситель. Следуйте примеру моему, бедные и богатые, клирики и миряне, благородные шевалье и простолюдины, ибо нет на этом свете дела более угодного небесам, чем служение Христу, возлюбившему свое грешное стадо.

Епископ Жан достал из-за пояса вместительный кожаный мешочек и высыпал его содержимое в стальной шлем, подставленный расторопным Томасом де Марлем. Золотые монеты призывно звенели в наступившей мертвой тишине, понуждая благочестивых людей к щедрости. Шевалье в белом сюрко шествовал по залу со стальным шлемом в руках, а золото все звенело и звенело, заполняя сосуд, показавшийся многим присутствующим бездонным. Аббат Адальберт, бледнея от ненависти, бросил под ноги Орлеанскому свой опустевший кошелек. Епископы Пизанский и Миланский метали в двурушника полные возмущения и ярости взоры, но преподобный Жан стоял среди людского моря чистый и непорочный, неподвластный как хуле, так и похвалам.

Рауль де Музон был настолько потрясен провалом своей миссии, что слег от огорчения. Не исключено, правда, что он простудился на сквозняке, когда в толпе мирян ожидал решения Собора. Епископ Жан явил миру еще один пример христианского милосердия и смирения, лично ухаживая за своим гостем.

– Я видел ангелов мой, дорогой друг, – со вздохом поведал праведник благородному Раулю. – Небесный свет пролился мне на голову, и душа моя возликовала в предвкушении чуда.

– И чудо случилось, – хмыкнул шевалье де Музон.

– Не богохульствуй, благородный Рауль, – предостерег его епископ. – Никто не может знать наперед, где и как Господь выразит нам свою волю. Нам же остается смиренно принять как дары его, так и кару.

– Значит, ордену быть?

– Папа Гонорий уже подписал устав, – усмехнулся епископ Жан. – Храмовники по всей Европе собирают подношения. Мой тебе совет, благородный Рауль, не опоздай с дарами. Дабы тебя не сочли еретиком и не записали в пособники дьявола.

Как и предполагал Андроник, эмиру Тимурташу даже в голову не пришло оспаривать власть у атабека Зенги, присланного в Халеб самим султаном. По городу ходили упорные слухи, никем не опровергаемые, что Махмуд, благодарный почтенному Иммамеддину за поддержку в войне с халифом Мустаршидом Биляхом, передал под его начало не только Месопотамию, но и Сирию. Вряд ли султан это сделал по доброте сердечной, просто Зенги за считанное количество месяцев превратился в фигуру, с которой приходилось считаться всем, включая и молодого Махмуда. Андронику пришлось приложить массу усилий, чтобы найти подходы к могущественному атабеку, чья армия, и без того многочисленная, увеличивалась едва ли не с каждым днем. Многие мусульмане, ненавидящие христиан, увидели в Зенги вождя, способного избыть заразу, проникшую в Сирию, Ливан и Палестину с запада. Даис уже не единожды пожалел, что в неуемном раже передал аль-Кашабу списки едва ли не всех ассасинов, обитавших в Халебе, а кади шиитов не нашел ничего лучше, как бросить несчастных приверженцев шейха Бузург-Умида под ножи головорезов Бурзука. Впрочем, и аль-Кашаб и Бурзук уже поплатились жизнями за свою неосмотрительность. Их смерть, надо полагать, послужит уроком тем, кто осмеливается бросить вызов новому Повелителю Времени. Почтенный Андроник не чувствовал в себе достаточных сил, чтобы на равных бороться с бывшим федави – сказывался возраст. Его цели были скромны, а желания исполнимы. Следовало только подчистить за собой следы и пополнить казну, дабы провести остаток дней в покое и благоденствии. Для этого ему, во что бы то ни стало, нужно было встретиться с атабеком, не подпускавшим к себе даже правоверных мусульман, не говоря о слугах шайтана ассасинах. После долгих наблюдений и размышлений Андроник пришел к выводу, что его проводником в покои атабека вполне может стать бек Сартак, поселившийся во дворце покойного Саббаха. Почтенному Сартаку уже исполнилось тридцать пять лет, добрую половину из которых он звался Эркюлем де Праленом. Каким образом нищий провансалец, не успевший получить рыцарского звания, оказался в плену у мусульман, Андроник не знал. Так или иначе, но Прален почти пять лет провел в рабстве у атабека Ильгази. Потом стал мамелюком султана Махмуда. Чем этот Сартак смог угодить привередливому Зенги можно было только догадываться. Но, судя по всему, услуга была существенной, коли атабек выкупил Эркюля из рабства и сделал не просто беком, а начальником своих телохранителей. Будь у Андроника побольше времени, он бы конечно сумел выяснить всю подноготную провансальца, но, к сожалению, время поджимало, и даису пришлось действовать почти вслепую. Обнадеживало уже то, что Сартак согласился на встречу с незнакомым человеком, хотя и догадывался, что под скромной личиной портного Андроника скрывается очень опасный и влиятельный человек.

– Ты агент византийцев? – прямо спросил он у гостя, скромно застывшего у порога.

Какие-нибудь два года назад на этом помосте возлежал почтенный Саббах, просвещенный каирец, один из самых образованных людей своего времени. Помещение с тех пор почти не изменилось, даже персидский ковер был, кажется, тем же самым, вот только хозяин у всех этих красивых и дорогих вещей поменялся. Почтенный Сартак, хоть и уступал своему предшественнику в образованности, зато явно превосходил его в готовности к действию. Андроник с первого взгляда оценил сухую подвижную фигуру бека, его насмешливые острые глаза и доброжелательную усмешку на губах, не обещавшую, однако, собеседнику ничего хорошего.