Николай Прокошев - Семь крестов

– Тяжелые времена становятся еще невыносимее.

– К сожалению, происходит именно так, – отблески пламени подчеркивали осунувшееся и бледное лицо гохмейстера. – Я хочу, Гектор, чтобы ты поехал в Гент к моему другу Иоанну, герцогу Бургундскому, сыну Филиппа Храброго, и от моего имени попросил бы его помочь в столь трудную для нас пору.

– Но, господин Верховный магистр, – уж чего-чего, а поручения такой ответственной дипломатической миссии полубрат никак не ожидал, – я всего-навсего простой солдат, хоть и дворянин. Как я могу представлять орден? Наверняка есть лица во много раз более сведущие в государственных вопросах. Меня никто не будет слушать.

– Тебе просто надо договориться, подписывать документы поедут другие. Нам, можно сказать, повезло. Сейчас у него перемирие с Орлеанским домом – там такие дворцовые передряги, что нам с литвинами и не снились.

– Значит, он пребывает в хорошем настроении?

– Надеюсь на то. Вы с ним чем-то похожи, потому я и посылаю тебя, а не наших дипломатов. Он, вне всякого сомнения, назначит им дьявольские проценты. Господь наградил тебя находчивым языком – уговоришь любого, от дворняги до императора.

– Спасибо на добром слове, господин гроссмейстер.

– Твоя задача склонить его на нашу сторону, понимаешь? Убедить, что поляк – это сатанинское отродье, каких свет не видывал, что нам не повезло, что мы серьезно поиздержались и так далее.

– Хорошо, если настаиваете, я попробую. Но чем еще вы будете расплачиваться по долговым обязательствам? Ведь польский король впридачу отпустил из плена наших наемников, чтобы те потребовали оплаты…

– Ничего не поделаешь, – Генрих глубоко вздохнул. – Придется прибегнуть к непопулярным в народе мерам – поднимем налоги.

– Но это, быть может, не так страшно, – отогревшийся Пес с наслаждением вдыхал чудный аромат сливового вина, почтительно поднесенного прислужником магистра. – По-моему, на данный момент налоги ниже некуда. Даже попрошайка может их себе позволить.

– Так-то оно так. Но чуть поверни колесо финансовой машины, сразу начнут скрипеть все детали. Малейшее повышение податей вызовет шквал негодований.

– Что делать, народ придется потрясти. Ну и как вам вороны?

– Это не мне, а Иоанну. Удиви его.

Сопроводительное письмо Гектору надлежало получить у главного конюха. В орденском государстве старший конюшенный совмещал также и должность почтальона. Он выставлял на письмах, выполненных на особо клейменной гербовой бумаге, данные о срочности, точный адрес и запечатывал письмо облатками подходящего цвета.

К примеру, для дипломатической пересылки использовался красный. Помощник конюха заведовал и голубятнями, где содержались брюссельские летучие письмоносцы. Ухаживал за ними, дрессировал и нередко баловал их отборным египетским горохом в благодарность за отличную службу.

В начале последней декады февраля серый брат Тевтонского ордена и его слуга собрались со свежими силами, сменили на повозке треснувшие от мороза оглобли, смазали воском полозья и выбрали наилучших тягловых лошадей. Дорожка предстояла дальняя – ни дать ни взять, сто семьдесят миль.

Если тащиться с такой скоростью, как плелись в Торн, то Иоанна они увидят, дай Бог, к исходу весны. Но в этот раз все должно быть по-другому. Видимо, зима ушла дальше, на Русь, потому что в Европе существенно потеплело.

Магистр снабдил посланцев недельным провиантом: вяленой телятиной, копченой осетриной, тушеной бараниной, ячменными лепешками, бочонком пива и вина. Еду сложили в мешки, набитые шерстью, чтоб не смерзлась. Один из братьев-священников благословил друзей в путь и на всякий случай отпустил им грехи, а Матиаса даже исповедал, но обещал истово молиться за благополучный исход переезда.

Фон Плауэн пожелал удачи путникам и потребовал соблюдать предельную осторожность. Перед отправкой Гектору вручили новейшее итальянское изобретение – компас, указывающий магнитной стрелкой путь строго на север. Но прибегать к нему доводилось нечасто, потому как жители из окрестных селений с готовностью указывали необходимое направление. Тем более ехать нужно было на запад, а с этим сложностей не имелось – следи за заходом солнца, и делов-то.

Через несколько дней экипаж достиг пределов империи, о чем громче любых слов свидетельствовал грозный черный деревянный орел, возвышавшийся на длинном столбе, вкопанном в центр перекрестка. Одна орлиная голова сурово глядела на восток, зоркие глаза второй неустанно надзирали за западом. Привычные прусские пейзажи заканчивались тоже здесь.

Пересечение дорог служило входом в подлинный европейский мир. На сгорбленных как дряхлые старухи одиноких деревцах висели клетки в две трети человеческого роста. Внутри в неестественных позах полусидели-полулежали потемневшие скелеты. У одних костлявые пальцы примерзли к железным прутьям, у других кости ног выступали за пределы клетей. Мальчишка вдруг подскочил как ошпаренный – ему показалось, что один из мертвецов, еще не совсем лишившийся мяса из-за стервятников, моргнул. Крик Матиаса спугнул воронье, облюбовавшее висельника, вздернутого неподалеку.

Виселицы. Несколько эшафотов. На длинных грубых сучковатых бревнах висело не менее пятидесяти человек. Все без глаз – их выклевали птицы. У кого не было запястья, у кого голени. Пес вдруг вспомнил, как дядя рассказывал ему про царивший в Европе голод в начале второго тысячелетия. Тогда ели мертвых, ели живых, убивали детей, подманивая их яблоками, пожирали крыс и насекомых. Но тут, вероятно, висели преступники, которым отрубали конечности, а потом казнили. Матиас, прошептав молитву, перекрестился и погнал лошадей прочь от гиблого места.

Очередная длительная остановка произошла в Магдебурге – городе, где обучался грамоте юный Гектор. В семинарии они с Михаэлем на дощечках, покрытых воском, чертили буквы. Полировали пергаменты пемзой, чтобы придать им мягкую податливость, рисовали свинцовыми стилосами замысловатые миниатюры, зубрили наизусть отрывки из древнегреческих мифов. Словом, картина счастливого детства, проведенного бок о бок с лучшим другом, возникла перед глазами прусса в таких насыщенных красках, как никогда раньше.

А ты помнишь все это, Михаэль?

По пути следования был, в числе прочих, посещен и Ганновер, где паренек восторженно, с азартом засмотрелся на петушиные бои, проведенные прямо в одной из гостиниц. В Дорпмунде [142]недавно прошла эпидемия скоротечной чахотки, унесшая три сотни жизней. По такому случаю все население ходило в трауре, не поднимая глаз.

Из-за настойчивых просьб Матиаса курс немного изменили и направились в Кёльн. Слуга сумел убедить Гектора в необходимости воочию увидеть знаменитый Кёльнский собор. Лучшее из воплощений немецкого зодчества притягивало к себе паломников со всего света, вот и мальчик захотел хоть на секунду взглянуть на чудотворное древнее распятие, помещенное внутри собора.