Наталия Фейгина - Цветок Фантоса. Романс для княгини

А посему он сделал всё возможное, чтобы у Задольского не выдалось и одной свободной минуты на чтение купчей.

Так что теперь всё зависело от Виталиона, который не потрудился даже прийти вовремя. Явившись же, молодой человек сухо кивнул суетливо поклонившемуся стряпчему и любезно улыбнулся Павлу Алексеевичу. Но на лице мальчишки, скрытого иллюзией, не промелькнуло даже тени улыбки. Он смотрел на Павла Алексеевича взглядом хищника, оценивающего добычу.

– Виталион, дорогой мой, – тоном доброго дядюшки укорил Павел Алексеевич, умевший скрывать свои эмоции без всякого генератора иллюзий. – Вы заставляете себя ждать.

– Покорнейше прошу прощения, Павел Алексеевич, – откликнулся юноша, весь вид которого показывал, что он нисколько не сожалеет об опоздании. – Задержался у Василия Матвеевича.

– У господина городничего? – почти испуганно переспросил Домотканов, и его без того сутулая фигура изогнулась ещё сильнее в порыве подобострастия.

– У господина городничего, – пожал плечами Задольский, словно не было ничего необычного в утреннем визите к городничему, не утруждавшему себя обычно ранними подъёмами. И продолжил с нарочитой любезностью: – Как поживаете, любезнейший Павел Алексеевич? Как Арсений?

Павел Алексеевич был готов к последнему вопросу. И, сохраняя добродушную улыбку, ответил:

– Прекрасно, голубчик, прекрасно. Юный Вотнов под руководством своего гувернёра собирает вещи и готовится к переезду.

– Чудесно, – вежливо улыбнулся иллюзорный Задольский, скрывая ехидную усмешку оригинала. – Могу я рассчитывать, что он будет готов покинуть усадьбу к завтрашнему утру?

– Безусловно, – подтвердил Павел Алексеевич, ещё накануне решивший не признаваться в том, что Арсений уже покинул усадьбу. Если Виталион подпишет купчую без исправлений, то поиски Арсения станут проблемами Мадам, если же нет, то искать мальчишку придётся самому Задольскому. – Но это всё частности. Отчего бы нам не приступить к главному – к подписанию купчей.

– Приступим, Павел Алексеевич, обязательно приступим, – чуть передразнивая собеседника, ответил Виталион. – Но в купчую вкралась небольшая ошибочка. Как только исправим её, так и подпишем.

– Ошибочка? – удивление в голосе Павла Алексеевича прозвучало вполне искренне. – Пётр Феоктистович, как можно?

– Помилуйте, господин Задольский, – возопил возмущённо стряпчий, которому был адресован укор, – как можно!

– То есть вы хотите сказать, – вкрадчиво спросил Виталион, – что намеренно включили в купчую оговорку об отсутствии обременения опекунством?

– Разумеется, господин Задольский, – подтвердил Домотканов. – Разве может особа женского пола, коей без сомнения является Её Сиятельство, стать опекуном особы мужского полу?

Павел Алексеевич мысленно зааплодировал стряпчему, но радость его оказалась преждевременной.

– Являясь особой женского пола, Её сиятельство может перепоручить юного Вотнова опеке одного из родственников мужского пола, – парировал Задольский. – Например, мне.

– Но захочет ли она это сделать, – с сомнением спросил Павел Алексеевич, – узнав о вашем визите к мадам Каро?

Он надеялся, что Виталион испугается или смутится, но иллюзорный красавец даже бровью не повёл, а веснушчатый мальчишка расхохотался.

– Думаю, – ответил Задольский, – что куда больше её, а также господина Великого Инуктора заинтересует информация о том, что в Версаново происходят несанкционированные магические возмущения. Господин городничий настоятельно просил меня не упоминать о маленьком недоразумении, произошедшем вчера. Но вы ведь понимаете…

Не понять Задольского было сложно. Стряпчий заметно съёжился при одной о мысли о том, что сделает господин городничий, когда до него дойдёт слух о том, по чьей вине Задольский пренебрёг настоятельной просьбой. И тотчас кликнул письмоводителя, чтобы перебелить купчую.

Домой Павел Алексеевич вернулся в настроении прескверном. Разбранил отворившего ему дверь Агафона, чуть не прибил было попавшегося под руку Никанора. Но, сменив фрак на халат, и выпив рюмочку рябиновой настойки, которую поспешил поднести хитрый камердинер, Павел Алексеевич успокоился. В самом деле, нет ничего страшного в том, что подписание купчей отложилось на день. Наоборот. Если Мадам собирается нанести нынче вечером визит Задольскому, то неизвестно, будет ли кому подписывать завтра купчую от имени княгини. А если так, то сделка отложится на неопределённый срок. И кто знает, не будет ли более сговорчивым новый представитель Улитиной?

Придя к такому выводу, Павел Алексеевич кликнул Никанора, предусмотрительно убравшегося с глаз хозяина.

– Что изволите, батюшка-барин, – почтительно спросил камердинер, немедленно возникший перед хозяином.

– Вот что, голубчик, – приказал хозяин. – Ступай-ка к своей Марьюшке или как её там…

– Это к той, что кухарит у Скворцовых? – ухмыльнулся Никанор. – Так та Ульяшка.

– Да хоть Глашка, – фыркнул Павел Алексеевич. – К вечеру доложишь о Задольском. И смотри мне, не балуй…

– Помилуйте, барин, – снова ухмыльнулся Никанор. – Разве ж я когда балую?

Вопрос был чисто риторическим. И камердинер, и его хозяин прекрасно знали, что ни кухарки, ни горничные не могли устоять перед весёлой наглостью Никанора. Не устояла и дородная красавица Ульяна, хозяйствовавшая на кухне, из окон которой просматривалась улица перед домом княгини. Словоохотливость означенной девицы не уступала её любопытству, а потому Никанор, не прилагая особых усилий, мог за десять минут узнать о Задольском и его спутниках всё, что Ульяна успевала высмотреть за день.

Кое-что Никанор успел увидеть сам и, вернувшись затемно, доложил о лихорадочной активности, которую развил Задольский. За вечер тот, по крайней мере, трижды выезжал из ворот, и в последний раз вернулся со взводом улан.

Вскоре после этого из ворот выехал карета с сестрой Задольского, сопровождаемая уланами. Рядом с каретой ехал штабс-ротмистр Кваснёв.

– Никак лису доверили охранять цыплёнка? – усмехнулся Павел Алексеевич.

– Так цыплёнок же и доверил, – в тон ему ответил камердинер.

Однако Мадам, которой Павел Алексеевич доложил всё, что узнал, отнеслась к отъезду Анны куда серьёзней.

– Зашевелился, змеёныш! – почти прошипела она, заставив Павла Алексеевича подумать, что змеиная маска подошла бы самой Мадам куда больше птичьей. – Почуял!

Что мог почуять Задольский, Павел Алексеевич не понимал, и молча ёжился под колючим взглядом женщины, смотревшей на него из зеркала.

– Что ж, – продолжала Мадам. – Посмотрим, как он зашебуршится, когда мы нанесём ему визит сегодня вечером.

Павел Алексеевич мысленно позлорадствовал, подумав в очередной раз, что Задольскому будет завтра явно не до купчей, и не сразу обратил внимание на «мы». И напрасно.