Мэри Стюарт - Кристальный грот

Должно быть, он знал, что Утер застанет его здесь, но численность его армии была такова, что он не боялся британцев. Позднее подсчитали, что у него было тридцать тысяч войска. Как бы то ни было, но когда Утер явился снять осаду с Йорка со всеми, кого только смог собрать, саксы превосходили числом британцев более чем вдвое. Сражение было кровавым и опустошительным. Я думаю, что смерть Амброзия потрясла королевство; несмотря на блестящую репутацию Утера-воина, у него не было опыта верховного командования, и уже тогда было известно, что он не обладает присущими его брату даже в тяжелом положении хладнокровием и рассудительностью. Недостающую ему мудрость он компенсировал смелостью, но это не смогло помочь ему справиться с тем тяжелым положением, в которое попал он у Йорка. Ряды британцев дрогнули и бежали, и лишь ранние в это время года сумерки спасли их. Утер — а с ним и Горлойс Корнуэльский, старший после него в войске — смог вновь собрать те силы, что у него остались, у вершины небольшой горы, название ее Дамен. Склоны горы были обрывистыми, и там можно было скрыться в скалах, пещерах и густом орешнике, однако место это могло послужить лишь временным укрытием от саксонского войска, с торжеством окружившего подножие горы в ожидании утра. Положение британцев было отчаянным и требовало отчаянных же решений. Расположившись в пещере, мрачный Утер созвал своих усталых командиров, в то время как солдаты устраивались на отдых где могли, и попробовал придумать с ними какой-то способ перехитрить огромную армию, поджидавшую их у подножия холма. Поначалу все могли думать лишь о бегстве, но кто-то — позднее мне говорили, что это был Горлойс — подсказал, что отступать дальше означало лишь откладывать поражение, а с ним и гибель нового королевства, но ведь если можно отступить, то можно и напасть самим, и это не такая уж безнадежная затея, если британцы не станут ждать рассвета, а используют неожиданность и обрушатся на врага ночью, сверху и задолго до того, как враг окажется готов к такому нападению. Да, уловка, конечно, не бог весть какая, и саксы вполне могли ожидать такого от загнанных в ловушку отчаявшихся людей, но саксы не сильны ни в чем, кроме боя, и мне уже доводилось об этом говорить — им не хватает дисциплины. С почти полной определенностью можно было утверждать, что они не станут ожидать никаких действий осажденных до рассвета, и что уверенные в победе, саксы спокойно улеглись спать, и что если осажденным хоть немного повезло, три четверти их пьяны, упившись вином из захваченных запасов.

Отдавая саксам должное, следует отметить, что Окта выслал-таки дозорных, и те все-таки не спали. Но план Горлойса удался, на руку оказался и небольшой утренний туман, поднявшийся перед рассветом из лощин и плотной вуалью окутавший подножие холма.

Сквозь этот туман молча шагали британские воины; казалось, они выросли вдвое против обычного роста и нельзя было понять, сколько их. Как только рассвело достаточно, чтобы видеть проходы среди скал, они ударили вниз. Те из саксонских передовых постов, которые не удалось уничтожить без шума, подняли тревогу, но было уже слишком поздно. Едва придя в себя, саксы нашаривали с проклятиями оружие там, куда его вчера сунули, но британцы, которым не нужно было больше хранить молчание, с боевыми кличами ворвались в расположение полусонной еще армии — и началось избиение. Оно завершилось к полудню, а Окта и Эоза оказались пленены.

К началу зимы, когда север был очищен от саксов, а их длинные корабли догорали на северных берегах, Утер возвратился в Лондон, бросил за решетку пленников и начал приготовления к своей коронации, назначенной на следующую весну. Его битва с саксами, почти полное поражение и последовавшая за ним яркая, блестящая победа — вот в чем нуждалось его правление. Люди забыли о бедствиях, последовавших за смертью Амброзия, и начали говорить о новом короле как о восходящем солнце. Имя его было у всех на устах, от знати и воинов, толпившихся вокруг него в ожидании даров и почестей, до возводивших ему дворцы строителей и дам его двора, щеголявших в новых, алых, как маковое поле, платьях — цвет этот стал называться «пендрагоновский красный». За эти первые недели я встретился с Утером всего раз.

Я все еще находился в Эймсбери, руководя работами по подъему Хоровода Великанов. Треморин был на севере, но у меня подобралась хорошая команда, и набравшись опыта при перевозке король-камня с Киллара, люди без страха брались за массивные монолиты Хоровода. Что до установки стоячих камней, то после того, как мы выровняли камни, выкопали ямы и уложили направляющие, с остальным вполне могли справиться канаты, треноги и отвесы. Главные трудности встретились при установке перекрытий, но чудо создания Хоровода было сотворено бессчетное число лет назад древними мастерами, плотно подогнавшими эти гигантские камни друг к другу, будто деревянные брусья, точно совмещенные опытным плотником. Нам оставалось лишь найти способ поднять их. Именно это занимало мой ум все годы, с того самого времени, как я впервые увидел стоячие камни с перекрытиями в Малой Британии и приступил к своим вычислениям. Не забыл я и то, о чем поведали мне песни. В конце концов я создал что-то вроде деревянного подъемника — инженер наших дней счел бы его примитивным, но такие приспособления — по свидетельству слепого певца — однажды уже справились с подобной задачей и вполне могли справиться еще раз. Дело шло медленно, но шло. И, полагаю, зрелище было довольно впечатляющим — стоило посмотреть, как эти огромные глыбы поднимаются шаг за шагом и, наконец, встают на свои основания так плотно, будто сделаны из сала. Чтобы заставить камень двигаться, требовалось двести человек; опытные команды работали объединенными усилиями и использовали для сохранения ритма, как это делают и гребцы, музыку. Ритмы движений определялись, конечно, самой работой, а мелодии были старыми, я помнил их с детства. Их пела мне нянька, но она никогда не произносила таких слов, в которые облекали иногда эти мелодии мои строители. Слова эти бывали чаще всего веселыми, бесстыдными, и речь там шла о конкретных людях, по большей части высокопоставленных. Не щадили в них ни Утера, ни меня, хотя специально в моем присутствии таких песен не пели. Более того, когда поблизости оказывался человек со стороны, слова становились либо благозвучны, либо неразборчивы. Позднее говорили, будто я двигал камни Хоровода с помощью магии и музыки. Полагаю, верно и то, и другое. С тех пор я стал думать, что так же, должно быть, возводил Феб-Аполлон с помощью музыки стены Трои. Но та магия и та музыка, что возвели Хоровод Великанов, принадлежали не только мне, но и слепому певцу из Керрека.