Мэри Стюарт - Кристальный грот

К середине ноября холода усилились и работы подошли к концу. Был потушен в лагере последний костер и укатил на юг, в Сарум, последний обоз фургонов со строителями и оснащением. Кадаль отправился в Эймсбери еще до меня. Я медлил, сдерживая беспокойного коня, пока на равнине не скрылся из вида последний фургон и я не остался совсем один.

Небо оловянной чашей нависло над молчаливой равниной. До сумерек было еще далеко, и трава белела от изморози. Бледное зимнее солнце рисовало длинные тени связанных перекрытиями камней. Мне вспомнился тот стоячий камень и белая изморозь, и бык, и кровь, и молодая улыбка прекрасного бога. Я опустил взгляд на король-камень. Мне было известно, что в могилу его опустили с мечом в руке. И я сказал ему:

— Мы вернемся сюда, вернемся вдвоем в день зимнего солнцестояния.

Затем, оставляя его в одиночестве, я взобрался на коня и направился в Эймсбери.

Новости об Утере прибыли в декабре: он оставил Лондон и отправился на рождество в Винчестер. Я послал ему письмо, оставшееся без ответа, и снова вместе с Кадалем выехал туда, где среди равнины одиноко стоял скованный морозом Хоровод Великанов. Было это двадцатого декабря.

В низине сразу за Хороводом мы привязали коней, потом развели огонь. Я опасался, что ночь может выдаться облачной, но она была холодной и ясной, с усыпавшими небосвод роями звезд, напоминавших пылинки в столбе лунного света.

— Поспи немного, если сможешь уснуть на таком холоде, — предложил Кадаль. — Я разбужу тебя перед рассветом. А почему ты уверен, что он приедет?

И потом, не дождавшись от меня ответа:

— Ну, ты ведь маг, тебе и знать. Слушай, если уж эта твоя магия не помогает спокойно спать, накинул бы на себя еще один плащ. Я разбужу тебя вовремя, так что не мучай себя.

Я так и сделал, завернулся в двухслойную шерстяную ткань и лег у огня, подложив под голову седло. Я скорее дремал, чем спал, и различал едва слышные шорохи ночи на фоне невероятной тишины равнины: гудение и потрескивание огня, шорох подброшенных Кадалем дров, ритмичный звук, с которым щипали траву пасущиеся поблизости кони, крик вылетевшей на ночную охоту совы. И потом, перед самым рассветом, тот звук, которого я ждал: непрерывный гул земли под головой, говорящий о приближении скачущих лошадей.

Я сел. Кадаль, с затуманенными глазами, мрачно произнес:

— По-моему, у тебя есть еще часок.

— Не обращай внимания. Я поспал. Приложи ухо к земле и скажи мне, что слышишь.

Он наклонился и стал вслушиваться — ударов пять пульса, затем вскочил и бросился к нашим коням. В те дни люди не мешкали, заслышав в ночи приближение всадников.

Я остановил его.

— Все в порядке. Это Утер. Как ты считаешь, сколько у них коней?

— Двадцать, а может тридцать. А ты уверен?

— Совершенно уверен. А теперь седлай коней и будь при них. Я пойду внутрь.

Это был тот час между ночью и утром, когда воздух недвижен. Всадники приближались галопом. Казалось, стуком копыт их коней полнится вся замерзшая равнина. Луна скрылась. Я в ожидании стоял у того камня.

Утер оставил отряд неподалеку и выехал вперед всего с одним сопровождающим. Вряд ли они заметили меня, хотя должны были увидеть отсветы гаснущего костра Кадаля в низине. Ночь была светлой даже от звезд, поэтому они ехали без факелов и неплохо видели в темноте; оба всадника легким галопом направились прямиком к внешнему кругу камней Хоровода, и поначалу я подумал, что они верхом въедут внутрь. Однако, чуть не доезжая до камней, кони, хрустя изморозью и скользя по ней, остановили свой бег, и король выпрыгнул из седла. Я услышал звон, когда он бросил поводья спутнику. «Не давай ему застаиваться», — донеслось до меня, и затем он приблизился — быстро шагающая тень среди гигантских теней Хоровода.

— Мерлин?

— Милорд?

— Странное время ты выбрал. Так уж нужно было встречаться среди ночи?

Он был совершенно бодр и ничуть не любезнее обычного. Но все-таки он явился. Я ответил:

— Тебе угодно было увидеть, что сделано здесь мной, а сегодня как раз та ночь, когда я смогу показать это. Я благодарю тебя за приезд.

— Показать мне что? Видение? Что, опять какое-то твое наваждение? Предупреждаю тебя…

— Нет. Здесь ничего подобного нет, по крайней мере сейчас. Но есть нечто иное, и я хочу, чтобы ты это увидел, а увидеть это можно лишь сегодняшней ночью. Для этого нам, боюсь, придется еще немного подождать.

— Долго? Холодно…

— Не очень долго, милорд. До рассвета.

Он остановился у король-камня, по другую сторону от меня, и при неверном свете звезд я увидел, что он смотрит на камень, склонив голову и потирая подбородок.

— Когда ты впервые остался на ночь у этого камня, то, говорят, тебя посещали видения. А теперь мне рассказали в Винчестере, что когда он лежал при смерти, то разговаривал с тобой, будто ты находился в спальных покоях и стоял в изножье его кровати. Это правда?

— Да.

Голова его вздернулась.

— Так говоришь, еще на Килларе ты знал, что брат мой умирает, и ничего не сказал мне об этом?

— Это не имело смысла. Ты ведь не смог бы вернуться быстрее, даже узнав о его болезни. А так ты путешествовал без лишних тревог, и у Каэрлеона, когда он умер, я ведь сказал тебе.

— Клянусь богами, Мерлин, не тебе судить, о чем говорить мне, а о чем нет. Ты не король. Ты должен был сказать.

— Но ведь и ты не был тогда королем, Утер Пендрагон. Я поступил так, как просил меня он.

Он было дернулся, но затем вновь взял себя в руки.

— Сейчас, конечно, можно говорить что угодно. — Но по его голосу я понял, что он поверил мне и побаивается и меня, и этого места. — А теперь, раз уж мы здесь, ждем рассвета и того, что ты мне хочешь показать, я думаю, в отношениях между нами нужно кое-что прояснить. Ты не можешь служить мне так же, как служил моему брату. Ты должен знать это. Мне не нужны твои пророчества. Брат мой ошибался, говоря, что мы соединим наши усилия на благо Британии. Наши звезды разные. Признаю, я относился к тебе слишком круто и там, в Бретани, и на Килларе, и я сожалею об этом, но сейчас уже поздно. Наши пути расходятся.

— Да. Я знаю.

Я произнес это без какого-либо особого выражения, просто соглашаясь, и удивился, когда в ответ он тихонько рассмеялся про себя. Рука его почти дружески легла на мое плечо.

— Значит, мы понимаем друг друга. Не думал я, что все окажется так просто. Знал бы ты, как славно после последних недель, когда со всех сторон одолевали ищущие помощи, на коленях молящие о пощаде, вымаливающие милости… А тут единственный человек в королевстве, у которого есть право просить меня о чем-то, идет себе своим путем и мне позволяет идти своим, ведь так?