Мэри Стюарт - Кристальный грот

— Это неправда, и ты это знаешь.

— Значит, я что-то такое слышал.

— Что-то слышал, что-то слышал. Есть поговорка — у поросят уши длинные. А уж твои, верно, до земли достают, столько ты всего слышишь! Чему это ты улыбаешься?

— Ничему.

Она уперлась руками в бока.

— И слышишь ты то, чего тебе не положено. Я тебе уже это говорила. Неудивительно, что о тебе идет такая молва.

Обычно, когда мне случалось себя выдать, я сдавался и старался уйти от опасной темы, но возбуждение сделало меня опрометчивым.

— Это правда, вот увидишь, это правда! Не все ли равно, где я это услышал. Сейчас я толком не могу это вспомнить, но я знаю, что это правда! Моравик…

— Что?

— Король Горланд — мой отец, мой настоящий отец.

— Что?

На этот раз слово прозвучало остро, как зуб пилы.

— Разве ты не знаешь? Даже ты?

— Нет, не знаю. И ты не знаешь. И если ты только заикнешься об этом кому-нибудь еще… Откуда ты имя-то узнал? — она взяла меня за плечи и встряхнула. — Откуда ты вообще знаешь, что это король Горланд? О его приезде не говорили, даже я не ведала.

— Говорю же тебе, я не помню, что я слышал или где. Просто слышал где-то его имя, и все, и я знаю, что он приехал говорить с королем о моей маме. Мы отправимся в Малую Британию, Моравик, и ты тоже можешь поехать с нами. Ты ведь хотела бы, да? Это ведь твоя родина. Может, мы окажемся недалеко…

Ее хватка усилилась, и я замолк. С облегчением я увидел одного из личных слуг короля, торопившегося к нам через яблоневый сад. Он подбежал к нам, тяжело дыша.

— Он должен явиться к королю. Мальчик. В большой зал. И торопитесь.

— Кто приехал? — спросила Моравик.

— Король велел поторопиться. Я везде искал мальчика…

— Кто приехал?

— Король Горланд из Бретани.

Она тихонько зашипела, как испуганная гусыня и опустила руки.

— Что ему нужно от мальчика?

— Откуда мне знать? — Слуга с трудом переводил дыхание — день был жарким, а сам он дородным — и отвечал Моравик отрывисто, поскольку ее влияние на слуг, как моей няни, было немногим выше моего собственного. — Я знаю лишь, что послали за леди Нинианой и за мальчиком, и полагаю, что кое-кто будет бит, если его не окажется под рукой, когда он понадобится королю. Он сейчас, когда приехали эти, как никогда выходит из себя, вот что я могу сказать.

— Ладно, ладно. Возвращайся и скажи, что мы придем через несколько минут.

Слуга убежал. Она резко повернулась ко мне и схватила за руку.

— О, всеблагие святые небесные! — Моравик обладала самым большим собранием заклинаний и талисманов в Маридунуме, и ни разу на моей памяти не прошла мимо придорожного святилища, не оказав почестей обитавшему в нем божеству, кто бы это ни был. Официально, однако, она считалась христианкой, а когда ей случалось попасть в трудное положение, становилась очень благочестивой.

— Всеблагие херувимы! И надо же было этому дитяти именно сегодня после обеда оказаться в лохмотьях! А ну, давай быстро, а то нам обоим влетит! — Она подталкивала меня вверх по тропинке по направлению к дому, непрестанно поминая всех своих святых и заклиная меня поторопиться, определенно отказываясь в то же время как-либо комментировать то, что я оказался прав, говоря о прибывших. — О, всемилостивый святой Петр, и зачем я только съела на обед тех угрей, а потом так крепко заснула? И именно сегодня! Давай, — и она втолкнула меня перед собой в мою комнату, — снимай свое рванье и надевай хорошую тунику, и мы сейчас узнаем, зачем повелитель посылал за нами. Быстрее, детка!

Комната, которую я делил с Моравик, была маленькой, темной и находилась по соседству с комнатами слуг. С кухни постоянно доносились запахи приготовляемых блюд, но мне это нравилось, как нравилось замшелое грушевое дерево — его ветви свисали сразу за окном и на них летними утрами пели птицы. Моя кровать стояла как раз под этим окном. Кровать представляла собой просто ровные доски, уложенные поперек деревянных брусьев и не имела ни резьбы, ни даже спинок в ногах или изголовье. Я слышал, как Моравик ворчала, говоря с другими слугами, когда думала, что я не слышу, что это неподходящее жилье для внука короля, мне же она говорила лишь, что ей удобно жить поближе к другим слугам. На самом деле мне жилось неплохо, так как она следила, чтобы у меня была чистая солома в тюфяке и шерстяное одеяло ничуть не хуже, чем на кровати моей матери, жившей в соседней с дедом большой комнате. У самой Моравик было соломенное ложе на полу у двери; иногда его делил с ней большой волкодав, ерзавший и вычесывавший блох у ее ног, а иногда Сердик, один из конюхов, сакс, давным-давно попавший в плен во время налета и решивший жениться на одной из местных девушек. Она умерла при родах год спустя, с ней умер и ребенок, но он все равно остался, явно полностью удовлетворенный свой жизнью здесь. Однажды я спросил Моравик, почему она, вечно ворчащая из-за запаха псины и блох, все-таки позволяет собаке спать в комнате. Я забыл, что она ответила, но мне и без того было ясно, что пес должен предупреждать, если бы кто-то проник в комнату ночью. Сердик, конечно, был исключением — пес встречал его постукиванием хвоста об пол и уступал ему место на тюфяке. Сердик, я полагаю, также был чем-то вроде сторожевого пса — но не только. Моравик никогда не заговаривала о нем, молчал и я.

Считается, будто маленькие дети спят крепко, но даже тогда, сколь мал я ни был, я все же просыпался иногда среди ночи и лежал без единого звука, глядя в окно возле кровати на звезды, подобные искрящимся серебром рыбам в сетях грушевого дерева. То, что происходило между Сердиком и Моравик, значило для меня не больше, чем то, что он помогал охранять мои ночи, как она мои дни.

Моя одежда хранилась в деревянном сундучке у стены. Он был очень старый, со стенками, разрисованными изображениями богов и богинь и, по-моему, некогда его привезли из самого Рима. Краска со временем загрязнилась, стерлась и местами отстала, но по-прежнему на крышке можно было разобрать призрачную сцену, происходившую в месте, напоминающем пещеру, там был бык, и человек с ножом, и кто-то, державший сноп пшеницы, а выше, в углу, какая-то фигура, почти полностью стершаяся, с чем-то вроде солнечных лучей вокруг головы и посохом в руке. Сундучок был обшит кедром, и Моравик, сама стиравшая мою одежду, складывала ее затем в сундучок, перекладывая ароматными травами из сада.

Теперь же она откинула крышку так грубо, что та ударилась о стену, и выволокла лучшую из двух моих хороших туник, зеленую с алой каймой. Она крикнула, чтобы принесли воды, и одна из девушек бегом принесла воду и была отругана за то, что наплескала на пол.

Толстый слуга, задыхаясь, снова явился поторопить нас и тоже был за свое усердие руган, но уже очень скоро меня опять подгоняли тычками вдоль колоннады и, через большой сводчатый дверной проем, в основную часть дома.