Мэри Стюарт - Кристальный грот

— Тогда говори, — сказал Вортигерн. — Кто был отцом твоего сына?

— Я никогда его не видела. — Речь ее была безыскусна. — Это не был кто-то из мужчин, которых я когда-либо знала. — Она ненадолго замолчала, потом сказала не глядя на меня и не сводя глаз с короля: — Сын мой простит меня за то, что предстоит ему вскоре услышать, но ты принудил меня, и он поймет это.

Вортигерн бросил на меня горящий взгляд. Я встретил его с каменным лицом. Теперь я был в ней уверен. Она же продолжала:

— Когда я была молода, лет шестнадцати, и думала, как и все девушки, о любви, все и случилось однажды вечером, накануне Мартынова дня. Я и мои женщины разошлись по комнатам спать. Девушка, спавшая в моей комнате, уже заснула, прочие спали во внешних покоях, но мне не спалось. Какое-то время спустя я поднялась с кровати и подошла к окну. Ночь была ясной и лунной. Когда я обернулась к постели, там, прямо посреди спальни, стоял кто-то, кого я приняла за юношу. Он был красив, молод, одет в тунику и длинную накидку, на боку висел короткий меч. Украшения его сияли дорогими камнями. Первой моей мыслью было, что он проник через внешние покои, пока мои женщины спали, второй — что я стою перед ним в нижнем белье, босоногая и с распущенными волосами. Я сочла, что он задумал недоброе, и открыла было рот, чтобы крикнуть и разбудить женщин, когда юноша улыбнулся мне и сделал жест, как бы призывая успокоиться и показывая, что он не намерен причинить мне зла. Затем он отступил в тень, и, когда я тихонько приблизилась, чтобы посмотреть, там никого не было.

Она прервалась. Все хранили молчание. Я вспомнил, как она рассказывала мне сказки, когда я был еще ребенком. В зале было тихо, но я чувствовал, что стоящего рядом со мной человека бьет дрожь, как будто он хочет бросить все и бежать. Королева сидела, приоткрыв свой красный рот, наполовину от удивления, наполовину (как мне показалось) от зависти.

Мать посмотрела на стену поверх головы короля.

— Я подумала, что мне привиделось, или что это фантазия девчонки, навеянная лунным светом. Я легла спать и никому ничего не стала говорить. Но он пришел снова. Приходил он не всегда ночью и не всегда, когда я была одна. Поэтому я поняла, что это было не видение, но дружески расположенный дух, которому что-то было от меня нужно. Я молилась, но он продолжал являться. Когда я сидела за прялкой с моими девушками или в сухую погоду гуляла по фруктовому саду моего отца, я ощущала иногда его прикосновение к моей руке, в ушах звучал его голос. Но когда так бывало, я его не видела, и никто, кроме меня, не слышал его голос.

Она взяла в руку и сжала висевший на ее груди крест. Жест получился таким непринужденным и естественным, что я удивился, но тут заметил, что он и на самом деле был естественным, что обратилась она к кресту не за защитой, а за прощением. Про себя я подумал, что не христианского бога следует ей опасаться, когда она лжет; ей следовало бы опасаться подобной лжи, когда она говорит о делах, связанных с магией. В прикованном к ней взгляде короля сквозило неистовое возбуждение. Священники смотрели на нее, как будто готовы были живьем съесть этого ее духа.

— Так он являлся ко мне на протяжении всей той зимы. И еще он приходил ночью. Я никогда не оставалась в покоях одна, но он проникал сквозь двери, сквозь окна и стены и возлежал со мной. Я никогда не видела его, лишь слышала его голос и чувствовала его тело. Потом, летом, когда я была в тяжести, он покинул меня. — Она ненадолго смолкла. — Тебе расскажут, как мой отец бил и запирал меня, и как он отказался, когда ребенок родился, дать ему подобающее христианскому принцу имя, а вместо того дал ему имя небесного божества, странника, у которого нет иного дома, кроме воздушных струй, — ибо рожден он был в сентябре. Но сама я всегда звала его Мерлин, потому что в день его рождения в окно влетел дикий сокол и сел над моей кроватью и смотрел на меня глазами моего возлюбленного.

На мгновение наши взгляды встретились. Значит, эта часть рассказа была правдой. И имя Эмрис тоже, она дала мне его несмотря на настояния окружающих и сохранила для меня тем самым хотя бы такую крупицу памяти о моем отце.

Она отвела глаза.

— Я думаю, милорд король, что рассказанное мной не будет для тебя совершенно внове. До тебя доходили, верно, слухи, что мой мальчик был не совсем обычным ребенком — невозможно все время хранить тайну, и я знаю, что слухи ходили, но теперь я открыто говорю тебе правду, и посему молю тебя, милорд Вортигерн, отпустить меня и сына моего с миром назад, в наши святые обители.

Когда она закончила, наступила тишина. Она склонила голову и снова опустила капюшон, чтобы скрыть свое лицо. Я наблюдал за королем и стоявшими близ него людьми. Я думал, что он рассердится, нетерпеливо нахмурится, но к удивлению моему, брови его расправились, и он улыбнулся. Он открыл рот, чтобы ответить моей матери, но королева опередила его. Она наклонилась вперед, облизывая свои красные губы, и впервые заговорила, обращаясь к священникам.

— Мауган, может ли такое быть?

Ей ответил тот высокий бородатый верховный священник. Он заговорил без колебаний, вкрадчиво и на удивление выразительно.

— Да, госпожа, такое возможно. Кому не доводилось слышать об этих существах воздуха и тьмы, достигающих своих целей за счет смертных мужчин и женщин? В моих исследованиях, во многих прочитанных мною книгах встречал я рассказы о детях, появившихся на свет подобным образом. — Он обратил взгляд на меня, ласково поглаживая бороду, затем повернулся к королю. — Поверь, милорд, у нас есть свидетельства самих древних. Им было хорошо известно, что некоторые духи, имеющие ночами пристанищем лишь воздушные просторы между землей и луной, могут по своей воле совокупляться с земными женщинами в облике мужчин. И вполне может быть, что эта госпожа из королевского рода — эта достойнейшая госпожа — стала жертвой подобного существа. Мы знаем — и она сама об этом сказала, — что слух об этом шел много лет. Я сам разговаривал с одной из ее служанок, которая сказала, что ребенок этот несомненно не мог быть порожден никем иным, кроме как дьяволом, и что ни один мужчина не приближался к ней. И о сыне ее, когда он был еще ребенком, мне приходилось слышать немало странного. Воистину, король Вортигерн, рассказ этой госпожи правдив.

Никто не смотрел более на Ниниану. Глаза всех присутствовавших в зале обратились на меня. Каждая черточка в лице короля выражала причудливое сочетание жестокости и невинности, какое-то радостное удовлетворение, подобное тому, что встречается у детей — или у дикого зверя, видящего, как добыча бездумно подходит все ближе и ближе. Я был озадачен, а потому придержал язык и стал выжидать. Если священники верят моей матери, а Вортигерн верит священникам, то было непонятно, откуда может нагрянуть беда. Ни малейшим намеком мысли присутствовавших не были направлены к Амброзию. Кажется, Мауган и король с радостным удовлетворением ринулись по той тропе, что указала им мать.