Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры

– Действительно, пора взрослеть! Разве кто-то против единства? Почему бы и власть не поделить поровну? – Голова у Лавьена накалилась и он лихорадочно подбирал слова. – Веллоэнс от этого не перестанет быть Царством, но каждый будет править на своей территории и реализует свои замыслы. Андор укрепит армию, я займусь улучшением благосостояния, а Ионнель разовьет культурную сторону.

– Нельзя разделять Царство! – Феанору показалось, что в комнате воздух сгустился и фонарики едва пробивались через эту мглу.

Андор, Лавьен и Ионнель медленно обступали стол, внимание их всецело было приковано к карте.

– Какое разделение? Просто каждый из нас будет отвечать за свою часть Веллоэнса! Меньшую часть легче защищать.

– Мы же семья, что может нас разделить? Мы не будем мешать друг другу, напротив, будем помогать! Никогда в истории не было четверых царевичей. Новая ситуация требует новых решений.

– О каком разделении может идти речь? Для творчества нужна свобода! Пусть хотя бы часть Веллоэнса будет свободна!

Андор, Лавьен и Ионнель накинулись на карту. Феанор воскликнул и бросился к столу, чтобы защитить драгоценный пергамент.

Кожа натянулась, прошитые металлом дороги затрещали. Швы побелели и истончились. Глухо затрещало и царевичи с шумом разлетелись в стороны. У каждого в руках остался клок карты. Случайность или предвидение – участки карты совпали с желаемыми. Андор рассматривал кусок с восточными границами, примыкающими к Кеттинским землям. Лавьен с ужасом и радостью обнаружил, что на его клочке много драгоценностей, торговых путей и очень широкая северная область граничит с Манохой – а у царевича были очень серьезные планы на эти земли. Ионнель достался неширокая, но длинная западная полоса. Феанор в ступоре разжал кулак. В ладони лежал смятый клочок с замком и крохотная южная область с полями, лесами и десятком городишек. На одном краю остался замок, на другом – урочище шестнадцати рук.

Голос старшего был тверд, когда он оглашал решение четверых. Лавьен увлек князей описанием выгод и предстоящего благополучия. Ионнель вдохновила рассказами о красоте и искусстве. Феанор даже не встал из затененной ложи. Он не верил своим глазам, ощущениям и мыслям. Как-то в миг все перевернулось. Ему казалось, что вместо искренних, добрых и отзывчивых кровников на постаменте стояли чужие, налощенные, искусственные куклы. Или это он слишком глубоко ушел в себя? Перегрузился в Обители Шестнадцати Рук? Всё равно – то, что они так слаженно говорят, настораживает. Юноша поник и постарался выровнять дыхание.

«Вернусь в Обитель. Это лучшее, что я могу сделать».

За ширмой в тайной комнате площадь рассматривал Бывший Царь. Подошел Суфий, протянул пиалу с чаем:

– Я предупреждал, господин. Худшие опасения подтвердились.

Властитель пригубил ароматный напиток, пригладил бороду.

– Худшие опасения. Ты мудр Суфий, воистину. И предусмотрел исход еще до того, как я объявил волю. Но такова жизнь. И Слово сказано не от меня, но от Высшего. На то Его провидение и даже твоя мудрость – песчинка по сравнению с абсолютным знанием. Я – лишь пророк, мне не вникнуть во все планы. Что я могу? Только возвещать волю небес.

Мудрец поклонился.

Глава 16. Этрин

Она смутно помнила прошлое. Кажется, родилась в богатой семье, где была окружена признанием и любовью. Может, была послушницей в храме великой богини. Память хранила лишь два воспоминания. Первое – довольно богатая, хоть и мрачная пещера, в которой внезапно все вспыхнуло – и она заснула, а проснулась в пустой землянке, на севере Бангхилла. Второе, более свежее – что она продает мохнатых зверьков, которых ловит в тёмном лесу. На шее болталось ожерелье из жил с тремя сероватыи кубиками. Иногда она притрагивалась к ним – в душе немой девушки становилось спокойно и тепло.

Каждый день начинался одинаково. Холодное утро будило Этрин (с языка тайорийцев, северных жителей Бангхилла – «чужая»), просыпающеся в мокрых от росы, спутанных изорванных простынях. Ей всегда снился один сон – первое воспоминание, повторявшееся за ночь бесконечное число раз. Кутаясь в грязный мешковатый балахон, девушка съедала оставшуюся с ночи еду – обычно кусок птицы – жареный или вареный, делала глоток кислой настойки и мазала язык пескорлиевым маслом. Вязкая темная жидкость горчила и жгла глотку весь день, но тепло быстро проникало внутрь, по пищеводу в желудок, а потом разливалось и по всему телу. Позавтракав, Этрин отправлялась на охоту. Забравшись подальше в темную чащу, девушка раздевалась и замирала. Спустя час или два кожа остывала и тепло сохранялось лишь глубоко внутри. Тогда появлялись они. Мохнатые зверьки, с длинными тонкими коготками и фиолетовой шкуркой. Желтые глаза с двоящимися зрачками, охочие до мертвечины быстро облепляли лежащую. Девушка ждала, пока они вонзят свои шипчики поглубже и, оцепленная, похожая на колыхающегося фиолетового медвежонка, шла к озерцу на опушке леса. Снимать зверьков было легко. В холодной воде существа начинали издавать щелкающий звук, отцеплялись – охотница туго перевязывала их лапки и опускала в плотный холщовый мешок. После двух-трёх походов в чащу Этрин спешила в город. Там она толкала тачку с подрагивающими связанными существами. За трех монстриков-пиявок давали медь.

В конце дня у нее скапливалось денег, чтобы купить пару кусков мяса, хлеб и настойки. Остальное уходило на дорогое пескорлиевое масло. Изредка, когда заскорузлая, огрубевшая, но всё-таки живая кожа слишком болела от укусов, она устраивала выходной. Этот день сводился к блужданию по городу, прошению милостыни, гулянию по темному и неприветливому, но странно родному лесу.

Сегодня она привычно семенила по мостовой, прошла мост и исчезла в городском лабиринте. Крепко связанные лыковой бечевкой, обездвиженные зверьки походили на жутковатые лиловые цветы. На рынке купили пару десятков. Семерых забрала старая женщина из темной часовни. Этрин нравился трубный зов храма, но она никогда даже не думала прийти на службу. Пятерых зверьков купил поваренок. Он всегда улыбался и говорил что-то приятное на кеттинском. Девушке слова казались знакомыми, как впрочем и тайоринское наречие – но понять смысл ей не удавалось. Кивнув юноше в знак благодарности, бродяжка отправилась в последнее место. Ноги привычно зашагали к богатому расписному терему в одном из закоулков Бангхилла. Толстый хозяин дома, жаркий и потный, всегда навеселе – прибирал не меньше десятка. Да и платил нескупо – можно было и серебро увидеть.

Лязгнула щеколда, резной кедровый застил тихо отворился. С легким удивлением ее изучали красивые черные глаза. Лицо незнакомки закрывал тонкий непрозрачный шарф густого бордового цвета. Статная крепкая женщина в таких же бордовых шароварах и страфионе обладала низким зычным и манящим голосом: