Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Но не воспитанники Великой Башни. Эти оставались в дагах на десять-

двенадцать лет, зато осваивали вторую ступень за год, вместо привычных трёх, и

сразу получали браслет мейстера с изумрудом, вместо агатового кольца триноя.

Суть последних четырех ступеней хранилась в тайне и открывалась лишь особо

даровитым мейстерам.

Он задержался в дагах на девять лет. Ему предстоял экзамен – турнир на

Синем Плато, в котором из трехсот состязающихся всего сотня допускалась к

посвящению. Остальные весь следующий вит подсобничали – собирали травы, кристаллы, заготовляли материалы для магических приспособлений – волшебного

зелья, посохов, свитков – и прочей утвари. Они могли учиться дальше, но

чародействовать до сдачи экзамена настрого запрещалось. Авенир так

разволновался, что напрочь позабыл все заклинания, не сумев произнести перед

комиссией ничего удобовразумительного. Он стал подсобником и застрял в дагах

ещё на два года – пусть даже учителя и убеждали выйти на Плато. Новоиспеченный

волхв не тратил времени на разговоры, будучи погружен в мысли о родителях, судьбе, смысле бытия.

Он злился, что всё решили за него – частенько подумывал о побеге, но дальше

мечтаний дело не шло. По слухам не то, что проникнуть – даже найти Академию

сложно. Беглецы гибли в горах, теряли разум. Да и что там, в мире? Неизвестность

пугала.

Однажды чаровник увлекся этой ветхой книгой. Читать здесь не запрещали, даже наоборот – поощряли интерес к молчаливым мудрецам… Ветхий томик

скучал в библиотеке на полке доисторического письма – первых попыток человека

найти себе покровителя. В книге описываловь одно божество, Шаадай, в переводе

– Древний, Единый, Высший. Когда кто-нибудь хотел сказать о прописной истине

или бессмыслице, так и говорил «в уставе древнего писано». Высший не требовал

беспрекословного подчинения – а это ведь неотъемлемая часть каждого бога.

Странно, как мог человек придумать себе такого покровителя?

Каждый поклоняться своему богу. Воины – Акрону или Морриган, крестьяне

– Гроумиту, воры и торговцы – Форту (его еще кличут Тунием) и так далее. Даже

примитивные зеленокожие агги, хоть и чтили одного Шаара, но никогда не

приписывали ему слабостей. Бог должен явить свое могущество, призвать к

жертве, наделить силой… А этот человеческих жертв не требовал – значит, сильно

человека любил. Так ведь деревенскому пню понятно, что любовь – это слабость и

божество не может любить человека – только жалеть, как глупое и увечное

существо.

Это ладно, можно простить такие ошибки. Но книга оживала в его руках –

этим она отличалась от других. Страницы могли неожиданно опустеть, каждый раз

выдавали новые письмена и рисунки, часть листов пустовала. Авенир захотел

разобраться, но его всё время отвлекало подсобничество и учение. Однажды книга

показала ему заклинание воздушной сферы. Чародействование влекло наказание…

Полет мыслей нарушили крики с улицы. Он осторожно привстал с кровати и

выглянул в окно. В придорожной пыли катались, сцепившись, два деревенских

пацана.

– Бей! В нос! Давай! – дерущихся окружила толпа детей, раздавались звонкие

вопли, хлопки, крики.

Крупный мальчишка завалил тощего, уселся на грудь, придавил коленями.

Кулаки поднимались медленно, да и поверженный противник извивался как

скользкая серая гюрза. Авениру задела такая несправедливость. Он схватил сумку

и вышел из своего убежища.

– Эй, мелюзга, кончай представление. Толстый скоро помрёт с натуги – и так

воняет, аки хряк в свинарне.

Детвора удивленно разглядывала незнакомца. Путники в этом селении редки, да и выглядит не как привычные всадники из Глинтлея. Невысокий русый

парнишка принялся сбивчиво объяснять:

– Он сам виноват. Украл медяки из школьной шкатулки. А нас потом всех

застегают. Крот на смотре и узрел, как Тайрин крался сзаду дома с мешком. Подлец

его ударил.

Парень покраснел – видно удар пришелся по весьма чувствительному месту:

–Крот сказал всё нам. Мы его нашли. Он прятался на сеновале. Надо наказать, чтобы не лез больше.

– Вы его и так прилично наказали. Хватит.

Авенир потеснил толпу, помог тощему встать:

– Значит, школа. И учителей хватает?

– Остались только Старый Дон и Каст Генри. Еще староста учит.

– Ясно, тут и староста есть. Проводишь меня к нему. А вы верните деньги в

школу. Уразумели?

Детвора закивала. Авенир с вором-неудачником зашагали к старостату. Волхв

мельком присматривался. Многие дома покосились, заборов не было. У редкой

избы суетился пёс, люди оглядывались на чужака с опаской, женщины закрыв

лицо, скрывались в домах. Попытался подойти пьяный мужик, но запутался в

собственных ногах, плюхнулся в корыто помоев.

«Кого-то они напоминают» – парень напряг извилины. – «Дети одинаково

одеты, женщины прячутся. Хотя, как же ещё? Во всех поселениях традиции сходны

и чтутся веками».

Старостат – высокий и красивый дом в два яруса был, пожалуй, единственным

сооружением не из дерева. Стены выкрашены синим, в окнах переливается мутное

кварцевое стекло. Казалось, что когда разруха гуляла по деревне, то обошла здание

стороной. На заборе крепилась табличка с восьмиугольником – символом

Гроумита. Авенир с Тайрином с усилием отворили тугую крепко прилаженную к

забору калитку.

Староста Роуэльд плюхнулся в уютное широкое кресло и подумал о том, что

ему хотелось бы сейчас жареных грибов и свежего сливового соку. В дыхании

давно появился сладковато-кислый привкус – больной желудок вкупе с возрастом

заявляли о себе часто и громчо. В свои семьдесят два староста выглядел на все

девяносто – сказалось неспокойное прошлое. Да, почти никто из соратников не

дожил до этого времени – а как бы хотелось пропустить чарку-другую, вспомнить

удалые года, когда чувства были острее, а жизнь текла стремительно …

Дремы прервал решительный стук в дверь.

Старик вздрогнул.

«Эх, и кого принесло в такую рань? Неужто опять какого-то мужика, с вечера

напившегося льняного самогону, замучила совесть и он приполз жаловаться на

несчастное житие?»

Снова раздался стук.

Роуэльд кряхтя, переваливаясь с боку на бок, проковылял к двери, открыл

смотровое. На пороге стояли здешний постреленок и молодой незнакомец в

странном одеянии.

– Кто ж это пожаловал ко мне в гости?

– Впустите, голова. К вам тута человек пришел. Про школу спрашивал.

– Да вижу, что не зверь.

Щелкнул затвор и тяжелая исцарапанная дверь бесшумно отворилась.

– Входите. Есть хотите? Молодчатка ведь всегда голодна? За столом и беседа