Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

беззаботно плюхнулся в широкое кресло. Жестом разрешил остальным свободно

передвигаться, широко зевнул, потянулся, поскреб вынырнувшую из тапка пятку.

– Прекрасная картина, не так ли?

– Досточтимый, ты призвал нас по делу? Изложи его суть. Зачем

Изначальному понадобилась помощь тварных?

Мокошь зрела в пол, стараясь не встречаться взглядом со старцем.

Тот вздохнул:

– Можете звать меня Рафа. Сегодня мне нравиться это имя.

Высший повел бровью. Покровители собрались за круглым лиственным

столом. Место встречи, божественную чашу, Рафа создал для решения дел по

недавно созданному миру, который признавал за лучшую из всех картин. Чаша

представляла собой удобный амфитеатр на горном хребте, выпиравшем из пучины

моря. В этом месте каждому духу приходилось облачаться в тленное тело, дабы

быть понятым другими. Так установил Высший и никто в Его присутствии не

решался ослушаться.

– Круг Велеса был восстановлен. Смертным. Слышишь, Гроумит – смертным?

А там и до Зортзиара недалеко.

Мужичина хмыкнул. Огромная ладонь схватила гроздь винограда, толстые

пальцы оторвали несколько ягод. Веки сомкнулись, на лице расплылась улыбка.

– Мое колесико. Давненько меня Велесом не кликали. И что? Люди ж и так в

пахоте да работе добились много. С чего им мой кругляк?

Рафа почесал щеку. Высший всегда вел себя непринужденно, понимал, что его

побаиваются, просто за то, кто он есть.

– Колесо. Да катись оно лесом. Не в этом дело. Люди рисуют картину. Сами. Я

предвидел это, но так быстро? Они сами нарисованы. Для каждого определено

время, варианты действий. В эту картину каждый из нас вложил часть себя. И я.

Послал в нужное время искру своего сердца в этот бренный мирок, дабы встали на

правильный путь. Своими ходами они почти довели историю до конца – я уж было

собирался перенести верных на новый холст, а использованный сжечь. Жаль, конечно, такую красоту – но как иначе?

Фортуний осторожно высказался:

– А они перерисовали все по-своему?

Высший воскликнул:

– Да! Начали и продолжают. Они используют души собратьев, чтобы создавать

искры и делают все! Даже не по-своему, а как получиться. Теграмтон отправился

исполнять мою волю, но это опасно – теперь может застрять в этой картине

навсегда. В прошлый раз, в том мрачном саду, он сдержался. – Рафа потеребил

губу. – Сейчас же слишком долго. Хуже того – Ишгар сбежал. Всегда был буен, переиграл в первое воплощение, в землях Неффалима. Но сейчас дракон слишком

своеволен и не пожелает мириться с моей волей.

Мокошь вспыхнула:

– И чего мы миримся с этим подколодным? Давно бы разорвали его на

мириады гвельтов! От них хоть польза какая-то.

Высший хитро взглянул на покровительницу, перевел взгляд на

непонимающего Гроумита, оценил задумчивого Фортуния.

– А еще один из людей вникает в мой план!

Гроумит воскликнул:

– Что? Да я не понимаю… Кхм, то есть не всегда понимаю твои сценарии, а

тут какое-то пятнышко на картине?

Творец строго взглянул на крестьянина, тот смутился.

– В каждом пятне, Гроумит, даже самом незаметном, сокрыта частица

художника. В твоих картинах – частица тебя. А моя искра в этом молодом юноше

горит, горит ярко и чадно, хотя он сам не осознает важности своей жизни.

Обратимся к Слову.

Воздух загустел, небо раскололи молнии, море у подножия утеса вскипело. На

поверхности стола появилась огромная книга. Рафа перекинул тяжелую страницу, прищурился. Ротонда звенела, покровители ощуща силу, заложенную в витающих

словах:

« Кто воздвиг от востока мужа правды, призвал его следовать за собою, предал ему народы и покорил царей? Он обратил их мечом его в прах, луком его в

солому, разносимую ветром. Он гонит их, идет спокойно дорогою, по которой

никогда не ходил ногами своими ».

Все сидели в изумлении. Слова этого мира грубы и обычны, их не так много, но сила… Сила пронизывала воздух, потоки энергии парализовали и заряжали.

Строки, написанные в книге, являлись воплощением сердца Высшего – если можно

назвать сердцем то сокровеннейшее, что хранил старец, о чем он мыслил, в какие

бесконечные дали зрел. Даже блеклая картина, в которой они находились, вызывала

чувства, которых в небесном чертоге не было. Соленые брызги моря охлаждали

лица, солнечные зайчики играли на ладонях, плоды дерев были вкусны и приятны

на вид. Пребывание в нищенской плоти давало необычайные ощущения. Гроумит

давно задавался вопросом, почему их бытие в духовном мире не так приятно, как

здесь, на земле. Наверное, из-за того, отвечал сам себе, что во всех семи небесах

нет ограничений – лишь разные уровни блаженства. А тут, в бренной плоти, на

земле их сотни тысяч. «В узах вкус свободы слаще» – вспомнил он давние слова

Высшего.

Голос Творца прервал благоговейные размышления:

– Такова моя воля. Прошло время, когда я через Младшего искупил мир.

Людям этого стало недостаточно. По своей милости я даю им шанс искупить мир

через себя. И для явления славы я выбрал семерых, возглавляемых одним. Вы же

должны помогать им, в меру своего мастерства. К первому я отправил Теграмтона.

Пока что дам ему простенькое заданьице – пусть избавит людей пустыни от

бесеныша. Будущему мыслителю пора утвердиться в своей силе. И в моей тоже.

Рафа обозрел богов:

– Гроумит, зри за мальчишкой. И приведи к нему хранителя рубина. Фортуний, настанет момент, когда тебе нужно будет сохранить его от высоты и холода.

Мокошь…

Высший строго смотрел на покровительницу:

– Не мешай. Я не отдам тебе юношу. И тем более, картину.

Все встали.

Мокошь слегка наклонилась в знак почтения.

– Буду размышлять над твоей волей, Великий. Пора заняться работой.

Покровитель, духовно беднеющий, да будет растерзан на мириады гвельтов.

С этими словами она исчезла, рассыпавшись снопами багряных искр.

По установленному порядку Гроумит и Фортуний рассеялись после

разрешения Высшего.

Старец подошел к краю чаши, оперся о каменные перила. Глаза изучали

далекий эмпирей, за которым, в невидимой человеческому взору дали, начиналась

населенная людьми земля. За семь тысяч лет род людской довел картину до

ужасного состояния, упреждая самые пессимистичные виды Творца на пару тысяч

человеческих годков. И теперь, когда оставалась сотня лет до катарсиса, перерождения, появились искры, исцеляющие обезображенное полотно. Высший, несомненно, был рад тому, что часть Его сущности пробилась в этом захудалом

мире. Вот только смущали покровители. Слишком замысловатыми казались им

планы Творца. Если Гроумит и Фортуний слушались, ожидая, что когда-то