Вадим Саитов - Цитадель души моей

— Я готов, — говорю я, выпрямляясь. Верги медленно расступаются, образуя небольшой круг. На месте остаётся только один — совсем молодой. Ну, здесь они себе верны, похоже.

Первыми пойдут самые слабые. Я стою в расслабленной позе, слежу краем глаза за приближающимся по сужающейся спирали вергом. Уши у него торчком, глаза шальные, хвост непроизвольно из стороны в сторону подёргивается — не похож он на опасного противника. На щенка играющего он похож.

— Что тавро ваше означает? — спрашиваю я его на имперском. На ответ я не рассчитываю, просто надеюсь по реакции сообразить — поймёт он меня или нет. Ну и отвлечь, конечно.

Но верг замирает.

— Что?

На имперском, кстати, ответил. Неужели они и вправду теперь на нём думают?

— Тавро, — я взглядом на грудь ему показываю — там три закорючки вытатуированы друг над другом. И если верхнюю еще за луну (очень любимый вергами символ) принять можно, то насчет двух остальных я в затруднении. Верг выпячивает грудь.

— Ветер, кровь и серебро! — сообщает с воодушевлением, — мы — клан Волчьего духа!

— Волчьего духа? — переспрашиваю я и демонстративно втягиваю ноздрями воздух. На вержьем-то — «дух» и «запах» ни в каких вариантах похоже не звучат. А вот на имперском их клан довольно двусмысленно называется. Чую я, быть им у нас «Вонючками». Верг яростно сверкает глазами и начинает отповедь:

— Нет! Не духа… — но я ему договорить не даю. Даже как-то обидно от такой беспечности.

Я ж целый лейтенант егерей, мной лично убиённых вергов — на приличных размеров клан наберётся. А он — как перед пустым местом распинается. Ну нельзя же так.

Щенок настолько увлекся собственной речью, что мою подсечку просто не видит.

Он даже рот не успевает закрыть и так и валится на землю — с открытой пастью. Думаю я, вкус этой травы он всю жизнь помнить будет. Я обеими коленями на спину ему падаю, потом удар кулаком в основание черепа намечаю. Ударь я со всей силы — и лежать ему на земле со сломанной шеей. Но я сдерживаюсь. Отпрыгиваю в сторону, опускаю руки.

Щенок быстро переворачивается на спину, приподнимается на локтях. В глазах — отчаянная обида, еще чуть-чуть добавить — скулить начнет, а это уже позор несмываемый.

Он оттого и встать не торопится: надеется, что я его сейчас добивать буду. А я вот — не буду. Ни добивать, ни добавлять. Хоть и хочется. Но в стае и так напряжение недоброе — не очень-то моя победа на честную похожа. Да и вожак ему уж больно выразительные взгляды в спину бросал, как бы этот щенок — не его щенком оказался. Ладно, будем выходить из положения — поиграем в благородство.

Я подхожу к лежащему вергу.

— Сражаешься, так только сражайся, и ничего другого. Все остальное отвлекает внимание и помогает противнику, — протягиваю руку, — извини, не сдержался. Да никто бы не сдержался.

Слышу краем уха чье-то одобрительное ворчание. Ох, попадет щенку по ушам сегодня.

Верг мою руку игнорирует, одним резким движением поднимается на ноги, поджав хвост и прижав к склонённой голове уши, плетётся к своим. Получает мощную оплеуху от вожака, и, чуть не упав, скрывается за спинами. Одно очко в мою пользу. И насчет того, что щенок этот — вожаку сыном приходится, я, похоже, правильно угадал. Интересно, где новы живут до того, как в наш мир попасть? Ведь живут где-то, потому что у нас они не поодиночке и не попарно, а уже сформированными стаями и кланами появляются.

Зачастую — с подросшими щенками. Выходит, лет пять-шесть они в каком-то глухом углу проводят, как в колыбели. Найти бы эту колыбель…

Второй верг решает времени зря не тратить и с ходу прыгает на меня, разинутой пастью в горло целя. Ну-ну. Если и дальше так пойдет, я даже вспотеть не успею.

Здешних-то вергов мы давно от таких прыжков отучили, ну да я не против: хороший урок и повторить не жалко. Ловлю летящего на меня верга левой рукой за левую же лапу, шаг вперед делаю, толкая руку вверх, так что запястье мое аккурат ему в пасть расхлопнутую входит. Он тут же рот и закрывает: это у них рефлекс — если что в рот попало — кусай со всей дури. Так бы он мне руку насквозь прокусил, даже кольчуга бы не спасла — сила вержьих челюстей кость на раз ломает. Вот только под кожей наруча на левой руке — сталь сплошная до самого локтя. Единственное железо в доспехах у егеря. Скорость и ловкость в лесу важнее крепости, поэтому тяжелые доспехи мы не жалуем. А наруч железный — это против волков вержьих — они-то как раз любят прыгнуть, свалить и горло разорвать. И отучить их от этого никак не получается — не одну сотню лет уже. Но мы, честно говоря, не в обиде: вот так вот ловишь его на левую руку, правой рукой мечом полоснул, челюсть круша, руку левую повернул, из пасти выдирая — и волк с рассеченным горлом дальше летит, а ты себе идешь, как ничего не было. Одну секунду всё занимает, если со сноровкой.

Ну а верг что — тот же волк, разве потяжелее будет. Только вот ни ножа, ни меча, чтобы мышцы подчелюстные рассечь у меня не было, поэтому на ногах я, ясное дело, не устоял, да и не пытался. Весу в верге — поболее, чем во мне самом, и стой я, как истукан, руку, намертво в пасти зажатую, он враз из сустава вынет. Так что я даже сам немного прыгнул в нужную сторону. Грянулись мы оземь, аж гул по поляне пошёл. Вот только не верг на мне оказался (как он ожидал), а я на нем. Да еще и левая лапа его моей рукой зажата — той самой, которую он в зубах держит, а на вторую лапу я коленом навалился. У меня же правая рука свободна и горло верга передо мной — как завтрак на тарелочке. Появись у меня желание, раз пять успел бы ему трахею по шейным позвонкам размазать. Но нет, рано еще стаю злить. Поэтому я посидел на нём немного, дал ему понять, что вывернуться из-под меня он не сможет, потом по гуляющему вверх-вниз кадыку щелбан отвесил.

— Выплюнь, — говорю, — каку. Всё равно не прокусишь, только зубы пообломаешь.

Выплюнул. Обмяк, мышцы расслабил. Я его отпустил и назад отскочил — непривычно мне верга живым отпускать — честь честью, а ну как бросится? Но не бросился. Поднялся медленно, облизнулся, пошевелил челюстями, посмотрел на меня недобро и молча в сторону отошёл. Два очка. Десять осталось.

Третий медленно принялся обходить меня широким кругом. Глядит искоса, с прищуром, шаг мягкий, расслабленный. Но я насчёт этой мягкости не обманываюсь — почти все бестии умеют прыгать, не подбираясь — с ходу. Поэтому я внимания ни на мгновение не ослабляю — поворачиваюсь медленно, слежу за вергом. На морде у него ряд глубоких царапин. Выглядят свежими.

— За что тебе нос порвали?

Молчит. Даже не моргнул. Ой, да ладно. Не притворяйся, что не понимаешь — поздно уже.

— Не думаю, чтобы ты на место вожака претендовал — хилый больно. Наверное, на самку его засмотрелся? Или просто кусок мяса раньше него ухватить попытался?