Вадим Саитов - Цитадель души моей

— Может, прибьем?

Я удивился. Поднял глаза на Варта. Чего это он — в благородство поиграть захотел?

— Нет уж, пусть мучается. Помнишь Чёрного? Людо?

Варт фыркнул.

— Помню, конечно. Только я страсть как хочу уже залезть в теплую ванну, выпить вина и расслабиться. Сколько эта тварь тонуть собирается? Еще час кормить комаров ему на потеху я не согласен. А не прибить — нельзя. Мало ли, вдруг каким чудом выберется.

Чуть дрогнуло волчье ухо. А ну-ка, посмотрим. Я шагнул вперед, на ободранную кочку. Присел.

— Эй, серый, — сказал проникновенно, — а знаешь, логово-то ваше мы еще пятого дня нашли.

За рекой, в старом русле.

Волк вздрогнул. Сжались и замерли ноздри, напряглись уши.

— Восемь волчат там было. Двое постарше и шесть совсем мелких. Шкуры с каждого — аккурат на одну варежку.

Волк распахнул глаза, и такой бешеной ненавистью полыхнуло из них, что у меня аж скулы морозцем стянуло. Удивленно охнул Варт за спиной — видимо, и его проняло. А ведь понял меня волчара, понял. Эх, сюда б этих философов высоколобых. Пусть бы порассуждали о неизменной сумме разума и чудесах дрессировки.

Я ждал, что волк сейчас дергаться начнёт, пытаясь до меня добраться, выть в тоске, рычать от ярости — короче, доставит мне немного удовольствия. Заодно и нам меньше ждать придётся — в трясине, чем больше дергаешься, тем быстрее тонешь.

Но волк только закрыл глаза и протяжно выдохнул. Я подождал немного и уже собирался еще что-нибудь доброе сказать, как лежащие на поверхности лапы вдруг исчезли в трясине. Глаза волк так и не открыл, но начал как-то подрагивать, а грязь вокруг него лениво зашевелилась и пошла пузырями.

— Он что, выбраться пытается? — удивлённо поинтересовался Варт.

— Нет, — я встал, чувствуя невольное уважение к гибнущему волку, — поскорей утонуть пытается.

Теперь всё пошло быстрее. Минут пять это заняло, не больше. Волк так и не открыл глаз и не издал ни звука, только, когда над поверхностью оставался один лишь кончик носа, послышалось мне короткое поскуливание. И, словно досадуя на себя за эту оплошность, волк тут же дёрнул головой вниз, уйдя в топь целиком. Еще пару минут в потревоженной луже грязи надувались и лопались большие пузыри, потом всё стихло.

Болото приняло еще одну жертву. Удачная у него выдалась неделя, у болота.

Повинуясь самому себе непонятному порыву, я вдруг выдернул меч и поднял его острием вверх, салютуя поверженному противнику.

— Ты чего!? — голос Варта был полон удивления.

Я сунул меч обратно в ножны, пожал плечами.

— А помнишь, как Чёрный тонул? Он ведь тоже не кричал, не звал на помощь. Молчал. И — я видел — когда он понял, что выбраться ему волки не дадут, он тоже дергаться сильнее начал, чтобы поскорей утонуть и лишить нас необходимости рисковать для его спасения, — я вздохнул, — понимаешь, мы, что с волками, что с вергами, конечно, враги. Но мы друг друга достойны.

Я повернулся к Варту и мягко улыбнулся в его непонимающие глаза.

— И это здорово. Знал бы ты, как противно иногда дело с вольпами оборачивалось. До сих пор бывает, вспомнишь — и желудок от злости в комок скручивается.

Домой ехали молча. Не торопились, лошадей не гнали, дремали в седле по очереди.

На станцию — лошадей менять — заезжать не стали. Неметские кони хоть ни статью, ни скоростью не отличаются, зато они выносливые и рысь у них очень мягкая. Самое то для неспешного пути домой. Так и ехали — неспешно. И молчали. За четверо суток езды ладно если десятком слов обменялись — не о чём говорить. Всё и так понятно. Только когда над обступившими дорогу домиками показались ворота Бурдигала, Варт вдруг притормозил коня. Повернулся ко мне.

— Я, пожалуй, задержусь. Ты как, не хочешь?

И кивнул в сторону с намёком. Я усмехнулся. Нормальное дело. Когда выбираешься живым и здоровым из опасной заварушки, организм завсегда любви требует. Даже не любви, а просто — женского тела. Это инстинкт так работает: чем опаснее жизнь, тем активнее нужно размножаться. Просто вопрос выживания. Со временем к этому привыкаешь, но поначалу после каждой чистки в лупанарий тянет, как на аркане. В принципе, я и сейчас не против, но не в первый же попавшийся вертеп.

— Потрепи еще час, — сказал я, качнув головой, — здесь только старухи, да неумехи. Если денег не хватает, так я тебе одолжу.

Лупанарии, что в городе, налог в казну платят, и немалый. Поэтому там удовольствие, конечно, подороже стоит. Зато и товар качественный. А тех проституток, которые дохода мало приносят, за стену отправляют. И ехать за город имеет смысл только если денег мало, а невтерпёж. Или же когда чего-нибудь необычного хочется. Мальчиков, животных и вольп в городских лупанариях держать нельзя.

— Не, — Варт осклабился, — я не женщину, я вольпу хочу. Зря кривишься. Ты смотри на это так, будто в её лице всех бестий имеешь. Заводит, знаешь ли. Может, присоединишься?

Отомстим за людской род?

Варт подмигнул. Я засмеялся, головой качая.

— Нет. Не тянет. Ты уж как-нибудь и за меня отомсти, ладно?

— Как хочешь, — Варт пожал плечами и свернул в сторону — к двухэтажному зданию без окон, но со стенами, сплошь расписанными фривольными сценками. Хороший, кстати, художник им стены расписывал. Зря я Варта в скаредничестве заподозрил — лупанарий не из дешевых, явно. Просто удовольствия он предлагает, судя по картинкам, сплошь нестандартные. И художника они наняли не с улицы — да что там — просто мастера: вольпы — как живые получились. Я скрипнул зубами, отвёл взгляд и подстегнул коня.

Я вовсе не ханжа. Среди егерей таковых и не водится. Я просто опасаюсь, что начну этих вольп всерьез душить и до смерти избивать. Придётся штраф платить, а хорошая бордельная вольпа за тысячу драхм стоит — как целая ездовая упряжка. Откуда у бедного егеря такие деньги? Век егеря короток и ярок, как росчерк падающей звезды, поэтому драхмы в наших кошельках не задерживаются. К чему тебе богатство, если каждый твой следующий день может оказаться последним?

Стражники у ворот встрепенулись при моём приближении, но заметили жетон у меня на груди и обмякли разочарованно. Егерям — пешим, конным, в карете, в паланкине — в города вход бесплатный, без очереди и досмотра. Проигравшиеся до последних штанов егеря порой этим пользуются — выходишь за ворота, выбираешь карету понарядней и в ней назад в город возвращаешься. За определённую сумму, разумеется.

Проехал полупустой по причине позднего времени рынок, за термами завернул налево. До Смутного века здесь располагалось чье-то большое поместье. Теперь от него остались только развалины в углу сада, да сам сад — с давно одичавшими яблонями, выщербленными статуями у заросших дорожек и расползшимися по земле виноградными лозами. А еще последние двести лет тут стоят лагерем егеря. Сидевший у въезда дежурный проводил меня ленивым взглядом из-под приспущенных век, только едва заметно кивнув в знак приветствия, когда я проезжал мимо. Первая казарма пуста и безжизненна — сквады на смену разъехалась, а сменённые еще не вернулись. Из-за второй казармы слышны отголоски команд, топот множества ног, лязг оружия, короткие выкрики и прочая возня — тренируются. К штабной палатке косо прислонён некогда ярко-красный, а теперь местами бурый, местами выцветший бледно-розовый, а местами — и вовсе дырявый штандарт с изображением звериной головы, насаженной на меч. Значит, капитан здесь.