Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

— Знаю, — Мэйнфорд поцеловал ее в висок. — Если тебе от этого легче, то пожалуйста. Мы не против.

— Зверь…

— Никуда не делся. Он о тебе беспокоится.

— Я в порядке.

— Врешь.

— Вру, — охотно согласилась Тельма. Сейчас усталость навалилась вновь.

— Ты ела?

— Не знаю… не помню… давно, наверное…

— Ты посидишь минутку? — Мэйнфорд перенес ее на кровать. — Я соберу твои вещи… если что-то очень нужно, говори, я…

Тельма покачала головой. Она наблюдала за тем, как он собирается, запихивая в сумку все, на что падал взгляд. Серые костюмы… если она увольняется — а без Мэйнфорда в Управлении ей нечего делать, — их надо будет сдать коменданту. И бляху. И…

…за ней числится список на полтора листа материальных ценностей, включая ластик, ручку и три карандаша. Про карандаши она точно помнит.

— Я думала, ты на похоронах…

— Мне там нечего делать, — Мэйнфорд попытался запихнуть и медведя, а когда тот отказался, то сунул игрушку Тельме. И странно, но ей стало спокойней.

— Он был твоим братом…

— Ну да… а Джесс — сестрой. Мать — матерью, отец — отцом… только семьей они моей не были. Ты и Кохэн — все, что у меня есть… ты есть.

— А…

— Он там, где должен быть, — Мэйнфорд встал на колени. — Послушай… эта история… о ней никто и никогда не скажет правды. Будут официальные версии. Закрытые протоколы. Найдут пару-тройку виновных. И мне повезло, что меня исключили из их числа. Но остаться в городе я не… могу и не желаю. Понимаешь? И если тебе надо…

— Нет.

Зачем ей Нью-Арк? Он по-своему красив: что Остров, вновь поднявший радужные щиты, отделяясь ими от всего остального мира, что благообразный Первый округ… что даже хаос Третьего. Но зачем Тельме Нью-Арк без Мэйнфорда?

— Я с тобой.

— Умница, — Мэйнфорд протянул руку. — Идти сможешь?

Тельма смогла.

Уснула она уже в машине.

Спящей она выглядела такой юной и беззащитной, что смотреть было больно. Мэйнфорд отвернулся бы, если бы не боялся, что, отвернувшись, упустит момент.

Он однажды уже едва не опоздал.

Стоило вспомнить, что ощущение скорой беды, выгнавшее его из дому, что бег по улицам — машина показалась слишком медленной, что дом этот… он ведь думал, что Тельме просто нужно время все обдумать, а она…

Узкая лестница.

Вонь.

Вой чей-то горестный… странно, что это место нисколько не изменилось.

Дверь, которая вывалилась из проема, стоило чуть надавить плечом.

Тельма, застывшая перед окном. И нож, прижатый к горлу.

Нет, хватит играть в политесы. Больше Мэйнфорд не позволит ей уйти. И не отвернется, из вежливости ли, из признания за женщиной права на личное пространство… может, позже, убедившись, что она пришла в себя, Мэйнфорд подумает о вежливости и правах. А сейчас он просто присмотрит.

Это ведь не сложно.

Она спала. Мирно. Спокойно. Зажав в руке раковину, которую он выкопал в ящике с барахлом. И улыбалась, и не слышала ничего, кроме голоса моря.

И даже не шелохнулась, когда появился целитель.

— С ней все будет в порядке? — Мэйнфорд осознавал, до чего наивен и даже нелеп этот его вопрос, но все одно не удержался.

И хмурый целитель, с виду еще более усталый, чем в прошлый раз, пожал плечами.

Как это понимать?

— Если хотите, — он смотрел на Мэйнфорда с жалостью, и, пожалуй, вынести ее было куда сложней, чем назойливое любопытство стервятников, — я могу сказать, что с ней все будет в порядке. Но ведь вы не поверите.

Мэйнфорд постарается, но…

— Лучше правду.

Он указал на кресло.

— Хотите выпить?

— Хочу, — целитель потер глаза. — Устал… этот город изменился.

Хоть кто-то почувствовал. И стоило бы порадоваться, но сил на радость не осталось.

— Изменился, — подтвердил Мэйнфорд.

— Дышать стало легче. И некоторые мои пациенты… одни умерли, но жалеть не стоит, эти были безнадежны, — целитель принял в ладонь коньячный бокал и не стал возражать, когда Мэйнфорд наполнил его коньяком не на палец, как то положено, а до краев.

— Они умерли счастливыми… один… вряд ли вы его знаете. Он работал при Втором управлении, но… не суть дело. Он сказал, что видел радугу. И не только он. Я сам ее видел. А радуга — это волшебство. Не магия, нет. Настоящее волшебство… и дышать определенно стало легче.

— Закуски нет.

— Переживу, — целитель не вдыхал аромат благородного напитка и смаковать коньяк не пытался, пил крупными глотками, как пьют чай или воду. — Я тоже устал… и по-хорошему вам завидую. Вы ведь уезжаете… и ее увозите. Правильно. Увозите. Я дам заключение… главное, чтобы шеф подписал…

— Подпишет.

Шеф старался не смотреть на Мэйнфорда, когда вновь говорил о политике, правилах и о том, что на него давят. О необходимости реформ, реструктуризации и… и плевать.

Подпишет.

Тельма будет свободна.

— Уезжай. Увози ее, и подальше. Ей сейчас нужен покой, — целитель смотрел на Мэйнфорда сквозь коньячную призму и потому сам выглядел желтоватым. — И еще… тебе станут говорить про госпиталь… там условия и все такое… там и вправду зона пониженного давления. А еще препараты… и эти препараты подавят симптомы. Сделают ее счастливой, только…

— Я знаю.

— Хорошо. Мои коллеги… многие мои коллеги придерживаются мнения, что в случаях, когда дар начинает вредить его обладателю, следует его купировать. Хирургическим путем. Внешними ограничителями. Медикаментозно. Это официальная точка зрения.

Он разглядывал спящую женщину с жалостью, но, поскольку та была искренней, Мэйнфорд готов был жалость простить.

— Как по мне… они калеки. Лишить дара — это хуже, чем лишить желчного пузыря. Или селезенки… о функциях селезенки редко кто задумывается. А вот дар… года три… или четыре… пять — от силы. На препаратах. Искусственное счастье и радуга по расписанию. Волшебства по расписанию не бывает.

— Понимаю.

И они оба замолчали. В тишине слышно было тиканье каминных часов и еще шелест дождя за окном. Звон капли, выбравшейся из крана. Мэйнфорд так и не добрался его починить.

А теперь и не нужно.

Они уезжают.

К морю.

Вдвоем.

— Но она… — Мэйнфорду невыносимо тяжело было просто смотреть. Хотелось дотянуться. Лечь рядом. Тельма свернулась клубочком и, значит, опять замерзает. А его сила согрела бы.

Он бы пригладил взъерошенные ее волосы.

И пересчитал позвонки на шее, колючие, упрямые.

Дохнул бы на щеки, отогревая. Провел пальцем по бесцветным ресницам… потом, когда гость уйдет. А он не задержится надолго. И надо будет сказать спасибо, что пришел по первому зову.

— У любого есть предел прочности. К своему она точно подошла. И шагнула дальше. А это чревато. Оправится ли? Я бы сказал, что шансы неплохие. Во всяком случае, я не вижу необратимых изменений. Однако сама она сейчас не стабильна. И не будет стабильна долго… неделю. Месяц. Год. Меньше или больше. Все глубоко индивидуально. Чужой разум… это сродни вирусу… либо ее организм справится, либо… они оба погибнут.