Юлия Мельникова - Львив

— Прежде всего, Мендель, — ответил Леви, — ты правнук Давида Алеви, а уж потом — сын Нехемии Коэна. Когда я решил рассказать о своем брате, думал только о том, как восстановить справедливость. Нехемия поступил жестоко, но пусть это остается на его совести. Мстить ему я не буду. А вот ты… Леви помолчал. Ты — другой. Ты исправишь грех отца.

— Но как? — изумился Мендель.

— Я потом скажу — оборвал его Леви, — сейчас не время.

И растворился во внезапно нахлынувшей львивской тьме.

Леви теперь плохо спал ночами, львиный город уже успел внести в его душу смятение.

Туга львовска, туга ґдола, [20] Большая тоска ( ивр .). наследственная болезнь шляхтичей, мерзкая и неизлечимая, когда ничего не хочется, даже подниматься с постели утром. Здесь его сны стали мутными, странными, полными таинственной недосказанности. Во дворе их дома в Измире рос большой конский каштан, старое, тенистое дерево, в ветвях которого приятно прятаться от жары. Осенью, когда толстые булавы раскрывались и из них выпадали блестящие коричневые плоды с небольшим светлым пятнышком, Шабтай залезал на самый верх дерева. Он лущил каштаны, бросая шкурки, отчего вся земля усеивалась колючими оболочками. Во сне Леви Шабтай Цви играл с каштанами не просто так, за каждым его действием прослеживался каббалистический смысл.

— Ты думаешь, что мир ужасен, несправедлив, уродлив? — спросил Шабтай.

И сразу же ответил: нет, плохи лишь «клипот», оболочки, скорлупки, утыканные шипами.

Ты с опаской, как бы не уколоться, берешь их в руки. Эта ежиная «клипа» скрывает б-жественные искры, прекрасные и вечные! Они спрятаны, но. Посмотри на плод каштана, видишь, брат, какие они гладкие, коричневые, приятные на ощупь? Шабтай раскрыл каштан, вытащив ядро, протянул его в руке прямо под нос Леви.

Так и мир: очищенный от скверны, грехов и грязи, прекрасен.

Во сне Леви качал головой. Нет, нет, ты это придумал, Шабти.

Не может быть, чтобы ты один смог вытащить и собрать воедино все искры.

Их мириады, больше, наверное, чем звезд на небе и песчинок в пустыне.

— Глупенький! — улыбнулся Шабтай, ты мой брат, я люблю тебя, но ты не понимаешь меня… Впрочем, так и должно быть. Останусь один.

Множество « клипот » — скорлупок — это людские грехи. Чем больше « клипот » я разобью, тем ближе избавление, Леви!

Шабтай снова протянул ему руку, в которой лежал крупный, светящийся плод каштана, идеально круглый.

— Ни единой колючки, Леви! — произнес брат. Никаких бедствий, войн, голода, несправедливости! Это будет скоро! Б-г милостив, Он дал мне эту силу.

Леви проснулся, сжимая в правой руке колючий каштан. Дерево это росло не в Измире, а в уютном львивском дворике. Каштан мог попасть ему через открытую сильным порывом ветра створку окна. Или Леви забыл, что поздно вечером проходил мимо особняка пани Сабины, и там, у узорчатой ограды, сорвал колючую булаву на память о ней…

Все равно душа его была беспокойна.

Жители шляхетного миста Львив исстари отличались особой беспечностью. Их город переходил из рук в руки, подвергался нападениям разноплеменных отрядов, разграблявших предместья и поджигавших поля. Но львовяне относились к этому на удивление хладнокровно.

Во-первых, Львив охраняли каменные стены Высокого Замка.

Во-вторых, от врагов было принято откупаться, вынося сундуки с золотом. Золото для таких случаев припасали еврейские и армянские купцы, а так же греки, итальянцы, мадьяры. В-третьих, львовяне не жаловали любую власть, будь она неладна, довольствуясь своим вольным статусом. Злые языки утверждали, что если турки оставят городу Льва все привилегии, то большинство предпочтет подчинение Стамбулу, тихо вынеся белый флаг. Поэтому, когда Высокая Порта задумала расширить свои и без того немалые владения, возмечтав о Подолии, а заодно с ней и о древних землях Галицких, Львив мало готовился к обороне. Турецко-татарская угроза многим казалась нереальной — особенно после русско-польской кампании, после осады войсками Хмельницкого, шведами и прочими охотниками до львиных богатств. Успехи турок, уже приближающихся к предместьям Львива, обывателей впечатляли: слухи о них традиционно сеяла турецко-татарская Поганско-Сарацинская улица, но львовяне не спешили записываться в ополчение или укреплять стены Высокого Замка. И так забот хватает.

Городской магистрат, услышав о турках, провел экстренное заседание. Жадные купцы, собравшись вместе, долго не пытались друг друга понять.

Не удивительно: кто говорил по-гречески, кто по-итальянски, кто по-армянски, кто по-еврейски, а кое-кто по-татарски. Договориться им на официальном польском языке оказалось трудно, а переводчика каждую минуту с собой таскать не станешь.

Обсудив городские проблемы, купцы почесали плеши, расплели тугие пояса, высказали робкое пожелание — починить ветшающие стены города.

— Еще рвы выкопать не помешает — тихо предложил толстяк Вазанопуло, сделавший себе состояние на розовом масле и розовой воде.

— А деньги на рвы есть? — возразили ему. — Вот сам и копай!

Денег не нашлось, поэтому готовиться к осаде не спешили.

Проверив пушечные жерла, чиновник магистрата, Деметрис Ихтионис, написал в отчете, что в пушках свили гнезда маленькие птички, ядра заросли коконами паутины, а выкатить пушки в случае боя не представляется возможным по причине их крайней заржавленности.

Птичек прогнали, свитые из сотен мелких травинок гнезда разорили, выкинув овальные, в светло-серую крапинку, яйца, но на этом подготовка к войне закончилась. Предпринимались — уже самими горожанами — безуспешные попытки укрепить Высокий Замок. Стены его украсились дырами [21] Начало разрушения Высокого Замка приходится на середину XVII века. , часть кладки начала помаленьку обваливаться, раздираемая цепкими корнями плющей и молодыми побегами белого ясеня. По ночам хитрые мещане выламывали из стен лучшие камни, используя их или для кладки фундаментов, или для мощения улиц и внутренних двориков. Выбирая между безопасностью и сухостью, львивцы предпочли ходить по тротуарам, выложенным из булыжников Высокого Замка. Ведь турки с татарами нападают изредка, а дожди идут чуть ли не ежедневно. Попробуй, побегай в дырявых башмаках по лужам! А турки… ну их к чертям, раз Львив вильный, пусть его купцы из магистрата своими пузами защищают!

Едва ли не одиночной силой, что старалась раскрыть глаза на нешуточность завоеваний Османской империи, сплотить разделенных горожан, был орден иезуитов. Но здесь они действовали небескорыстно, считая, что защита христианского Львива — прежде всего искоренение ереси и укрепление позиций римско-католического исповедания.