Юлия Мельникова - Львив

Иезуит раздобыл в лавке старьевщика затейливый ключ, должный сойти за ключ от собрания Нехемии, и положил его на видное место. Вдруг турецкий букинист сдержит слово, приведет коэновского отпрыска?

Часы тикали, невидимые стрелки, пружинки и колесики вращались, лаская слух осознанием дороговизны механической новинки. Свечи в медном подсвечнике медленно оплывали. Патер Несвецкий не дописал строку латинского письма. Началась сухая гроза. Воздух наэлектризовался до предела. Белые, с синеватым отливом огоньки сверкали на острых шпилях львивской готики. Металл притягивал разряды небесного гнева. Небо темнело тучами, но дождь не шел. Леви, сдуваемый с ног резкими порывами ветра, спешил к костелу иезуитов вместе с Менделем Коэном. Он чувствовал себя предателем. От одежды летели искорки, и Леви сразу вспомнил: брур нецицот , выбирание искр. Неужели спасение Шабтая, Марицы и Сабины стоит участи этого несчастного мальчика?!

В крышу костела ударил сноп белых молний. Мендель вздрогнул.

Аль тидаг [25] Не переживай ( ивр .). , Менделе — ласково сказал ему Леви. Пойдем. Ты посмеешься над иезуитом, выручишь нас, а потом улетишь домой.

Мендель Коэн со страхом всматривался в очертания костела.

— Я боюсь — испуганно прошептал он, и лицо Менделя показалось Леви каким-то детским. — Они вампиры, да?!

— Сам ты вампир, Мендель, — ответил Леви, — такие же люди как мы с тобой, только еретики…

Несвецкий усталыми глазами смотрел мимо раскрытой книги. Иерусалимские чётки гранатового дерева выпали из его рук.

Времени остается совсем немного, срок договора подходит к концу — думал иезуит. Приведет или нет? В углу сверкнул желтый совиный глаз.

— Подождем еще чуть-чуть — сказал Несвецкий своей ручной сове, — они придут, я знаю.

Сова радостно клекотнула, щелкнув клювом.

— Полчаса — произнес патер. — Полчаса. А потом я иду арестовывать пани Сабину. Может, тогда этот турок поторопится?!

Внезапно в окно стукнули. Еще раз. Еще. Несвецкий открыл дверь сам, никому не доверяя. Перед ним стоял турок в тюрбане и длинном халате, державший за руку испуганного еврейского мальчишку, худого, большеглазого, в бархатной ермолке, из которой выбивались черные завитки шевелюры и два скрученных ушных локона, не стриженные с рождения.

— Вот вам Мендель Коэн, сын Нехемии Коэна — сказал Леви иезуиту. — Прошу любить и жаловать. А мне ключик и Марицу. Баш на баш, как говорят у меня на родине, ты — мне, я — тебе.

— Входи, сын мой, под сень креста — ласково ответил Несвецкий. — Я ждал тебя.

Мендель поклонился и вошел. Иезуит попросил подождать, зашел в комнату, вернулся и протянул Леви ключ. Потом он кликнул слугу, шепнул ему что-то на ухо.

— Будет сделано немедленно — ответил тот.

— Подойдите к городской тюрьме. Там держат Марицу. Вам ее отдадут. Ступайте, а то заметят.

Леви взял ключ и помчался выручать Марицу. Он успел. Над ее кожей уже занесли раскаленные щипцы, когда дверь пыточной распахнулась. В нее влетел стражник.

— Освободите — приказал он.

Палачи стали спешно одевать Марицу. От страха она онемела и не могла идти. Леви приблизился к ней. Запястья русинки украшали следы от веревок.

Платье было разорвано. На лице виднелись ссадины и ушибы.

— Ты можешь идти? — спросил он.

Марица поднялась, но сразу зашаталась.

— Ладно, — сказал Леви, — я понесу тебя домой.

Он протянул к ней руки и взял худое тело. Что они с ней сделали! Но — жива.

Долго этой электрической ночью Леви нес на руках измученную Марицу, пока не добрался до особняка пани Сабины. Там он постучал в ворота. Залаяли псы.

— Тише, тише — заворчал Леви, свои!

Пани Сабина уже спала, когда Леви принес Марицу. Она проснулась от шума и выглянула в окно. На пороге стоял Леви, держащий на руках Марицу.

— … Если бы вы знали, пани, чего мне это стоило! — сказал Леви, когда служанка уже была передана заботам знахарки и лежала в компрессах.

— Я останусь навсегда вам благодарной, Осман-бей, — сказала Сабина.

На щеках ее блестели слезы.

— Лучшей благодарностью будет ваша любовь, ясновельможная — улыбнулся Леви. И ушел.

Всю ночь у иезуита Несвецкого горел свет. Он расспрашивал Менделя Коэна о вере и традициях еврейского народа, о Каббале и христианстве, обрядах и ритуалах, особенно напирая на то, нет ли в них убийств иноверцев, не добавляется ли в мацу человеческая кровь.

Ключ, который иезуит отдал Леви, был поддельный. Он не открывал железный шкафчик, где рабби Коэн хранил самые редкие рукописи и книги.

Проснувшись в состоянии, близком к забвению, Леви Михаэль Цви первым делом побежал умываться. Вода в лоханке была холодная, и, поливая себя, он тщетно пытался вспомнить, что было вчера. Произошло что-то страшное, припоминал Леви, вытираясь, но что?!

Выйдя на Поганско-Сарацинскую улицу в тюрбане и халате, Леви удивленно заметил, что все турецкие и татарские лавки украсились зелеными полотнищами, испещренными арабской вязью.

Аллах акбар — прочитал он справа налево, привстав на цыпочки.

Ляхистан правоверный — было написано на другом.

Странно, подумал Леви, вроде б сегодня не праздник. Тогда зачем флаги?! Правду львивский букинист узнал скоро. В лавку «Османа Сэдэ» завернул сосед и помимо прочего сообщил: на Львив идут турки, уже соединившиеся с отрядами крымских татар. Город будет взят в ближайшие недели.

— Но… Леви запнулся, подбирая турецкие слова, — а как же Ян Собесский?! Если его войска привлекут союзников, то…

— Собака этот Собесский — сказал турок. — Армия султана Мехмета непобедима! Мы возьмем Львив и на шпиль Ратуши повесим вот это знамя — он указал рукой на болтавшееся зеленое полотно. — А через пару лет падет Вена, затем Варшава.

— Инш’алла — добавил ехидный Леви. — Я бы на вашем месте не радовался: осада обещает быть долгой и кровопролитной.

— Мы платим налоги и сборы неверным — рубанул другой покупатель, и на что они идут? На костелы, на христианские школы, на содержание женщин католических священников, коих — и женщин, и священников — даже приличными словами назвать стыдно!

— С каждым годом с мусульман берут все больше, а права наши тают, словно лед на огне. Плати за все, плати! — присоединился к спору еще один праздношатающийся.

— Будем верить, что владения султана приукрасятся еще одним львиным городом — вздохнул Леви, — а мне пора работать. Видите, дама пришла.