Андрэ Нортон - Повелитель зверей [Мастер зверей, Властелин чудовищ, Повелитель животных]

Он сунул ногу в стремя, чуть качнулся в седле и отъехал, прежде чем землянин успел ответить; да он и не нуждался в ответе.

— Если ты встретишь Логана, — нарушил молчание Ренсфорд, — а я надеюсь, он ещё не нашёл неприятностей на свою шею, учти, что с этим парнем справиться не легче, чем со стадом, наткнувшимся на компанию йорис! Ну надо же, как все у них сложилось. Квад — самый лёгкий человек для совместной жизни, будь только сам честен и добросовестен.

Но Логан недели не может прожить с ним вместе, чтобы не разругаться вдрызг. И никто не может понять, почему. Логан Квад помешался на охоте, и чаще всего живёт у норби. Но парень не сделал в жизни ничего дурного и он такой же прямой и честный, как и его старик. Просто они никак не могут ужиться. И это очень неприятно, потому что Квад гордится сыном и давно мечтает ввести его в свои дела. Если ты услышишь о мальчике что-нибудь хорошее, обязательно передай это Кваду, когда вернёшься. Для него это много значит, а тебе сразу обеспечит его хорошее отношение. Ну, всего хорошего, парень… и будь осторожен, если хочешь, чтобы тебе выпала удача. Наблюдатели хорошо платят, и ты сможешь потом получить разрешение на импорт, или что тебе там захочется…

Сторм нервничал. Всё, что рассказывал Ренсфорд, было ему совсем неинтересно. Что ему до личных дел Квада? Снова столкнувшись нос к носу со своим давним врагом, он почувствовал, что потерял некоторое преимущество, которое очень пригодилось бы ему в будущем. Он давно знал в своей душе Квада-врага, но реальный Квад снова и снова разрушал придуманный образ. И сейчас Сторм был просто счастлив, что его профессия дала ему возможность уехать в экспедицию и хоть на время забыть об этой проблеме.

Сурра уселась слева от него, сурикаты толкались, сопели и лезли под руки, пока он разбирал свои вещи и упаковывал их в два тюка. Он отложил в сторону маленький свёрток, ещё сохранивший обёртку, в которую он был запечатан в другом мире. Свёрток, который он за два года так и не решился открыть.

Сторм положил обе ладони на свёрток, и память его легко тронулась по привычной дороге — в прошлое, куда он старался не углубляться во время тестов в Центре. Пока он не перерезал верёвки, пока он не убедился окончательно, не увидел своими глазами, что там, внутри, он ещё мог не признавать последнюю потерю, не думать о том, что все это уже никогда не вернётся.

Как должен чувствовать человек его народа в этом лагере… или в городе… или в Центре, где на него косились, поджав губы, как тот чиновник, который неохотно выдал ему разрешение на выезд? Что делать в этом мире тому, кто может слышать голос Великого Духа и знает, как он снисходит на людей? Как могут другие понять человека, живущего духом своих предков, Поэта, которому доступны пути древних, тропы Веры, по которым никогда не проходили люди иных рас? Человека, который слышит звуки, которых больше не слышит никто и у которого открыты глаза на невидимое?

Между Стормом и ясной верой его деда, который даже в школу его отправил, только уступая нажиму правительственного попечительства, встала плотная завеса из того, что дала ему наука белых людей.

Он впитывал все новое, и хорошее и плохое, неспособный различать и выбирать, пока не стал достаточно взрослым, чтобы осознать, что пора делать свой отбор. Но это время несколько запоздало, он уже очень далеко отошёл от источника внутренней силы своего народа. Дважды после этого дед пытался отобрать его у властей, вернуть Сторма своему народу — один раз ещё мальчиком, а потом уже юношей, перед самым уходом на службу. Но всегда между ним и уроками На-Та-Хай вставала тяга к новым дорогам. Очень недовольный этим, дед почти враждебно относился к попыткам Сторма вернуть себе хоть немного прошлого. Что-то из этого ещё осталось, звучало в его душе древними словами, древней музыкой, чем-то полузабытым, будоражащим, как горный ветер, который встретил его на этой планете. И он невольно вспоминал слова, которые никогда больше не прозвучат в мире, из которого отправлена эта посылка. Сторм разрезал крепкие верёвки. Теперь он должен взглянуть в лицо этому. Он начал разворачивать обёртку, и тут же к нему под руки сунулись Хо и Хинг, с любопытством принюхиваясь к незнакомому запаху.

Ему даже в голову не приходило, что эти запахи могли сохраниться. Жёсткая ткань шерстяного одеяла царапнула его пальцы, он смотрел и не мог насмотреться на этот рисунок, красные, белые, тёмно-голубые полосы, прерываемые зубцами концентрического узора. В этих плотных складках, конечно, сохранился старый запах — запах овечьей шерсти, запах пустыни, запах пыли и песка. Сторм сразу же вспомнил его, как только вдохнул поглубже.

Он развернул одеяло. Как он и ожидал, что-то сверкнуло в нём. Ожерелье — сине-зелёная бирюза и матовый блеск серебра. Ещё браслет и витой пояс, мастерски сделанные церемониальные драгоценности воина с Дине. Древние, очень древние вещи лежали сейчас перед ним, вещи, созданные смуглыми руками мастеров его народа задолго до его рождения.

Разглядывая все это, Сторм понял, что был прав в своих догадках. Дед так до конца и не примирился со многим, но он всё-таки нашёл возможность послать этот дар внуку, идущему по чужим дорогам, в знак прощения… или, может быть, как последний безмолвный довод, способный повлиять на этого внука! Это был знак смерти деда, которую сам На-Та-Хай уже предчувствовал… но ещё и знак гибели всего его мира. Он отослал это наследство сыну своей дочери, даруя последнему из рода немного прошлого, которое он защищал так отчаянно, стараясь уберечь его целостность от ударов времени и натиска чужой жизни.

Долетает ли теперь до него из ночи отдалённый звук старой песни? Той песни, что когда-то воодушевляла воинов его народа?

Шагай по стопам Смертоносного Бога.

Шагай след в след того, Чья тетива уже натянута со всей силой Шагай след в след того, Чей взгляд дарит врагу лёгкую смерть Сторм не стал укладывать своё наследство в мешок, который он хотел оставить Ларкину. Он взял ожерелье, погладил прохладные серебряные звенья и полированную бирюзу и надел его на шею, аккуратно спрятав под рубаху. Браслет плотно обнял его запястье. Витой пояс он осторожно свернул и убрал в свой походный мешок.

Он накрыл плечи присланным одеялом и поднялся. Раньше ему никогда не приходилось надевать убор вождя, и теперь он с удовольствием ощущал в его тепле нечто связывающее соткавшие его руки с ним, Остином Стормом — беженцем в чужом мире, потерявшим свой народ и свою родину.

Потерявшим!.. Сторм молча повернулся к горным хребтам на востоке. Он поглубже надвинул шляпу, чтобы защититься от холодного ветра, долетающего с этих вершин и пошёл прямо в темноту, чуть освещённую неярким светом двух маленьких лун.