Марк Ланской - Битые козыри

В этот вечер он долго гонял свою «Пантеру», убрав авторегулятор, швырял ее из одного тоннеля в другой, приземлялся, снова взлетал, оставляя позади шарахавшиеся от него машины. Он поймал себя на том, что мечтает об эффектной катастрофе, в которой смешался бы десяток, а еще лучше — сотня «Пантер», «Бизонов», «Фавнов» вместе с их автоматическими водителями и живыми пассажирами. Он покачал головой, бросил в рот пастилку, снимавшую возбуждение, и, почувствовав сонливость, вошел в воздушную гавань ближайшего стратосферного мотеля.

Сняв недорогую комнату с видом на изнанку далеких облаков, Зюдер отказался от ужина, предложенного ему кулинарным лифтом, и стал перебирать звенья телебраслета в поисках человека, которого ему сейчас не хватало. Ему нужен был Милз. Зачем? Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос.

Изображение отделилось от точечного, почти невидимого экрана. Зюдер увеличил его до нужного размера и встретил спокойный взгляд умных, добрых глаз Бобби.

— Что с тобой, Арт? — озабоченно спросил Милз, и по его тону Зюдер понял, что выглядит не самым благополучным человеком.

— Не знаю, Бобби… Но мне очень захотелось тебя увидеть.

— Где ты?

— А черт его знает. В какой-то дыре. Но это не имеет значения. Если у тебя есть время…

— Прилетай, — не дослушал Милз. Он догадался, что нужен давнему другу, и продиктовал адрес лаборатории.

Минерва сама пригласила ученых на внеочередной сеанс. Такое бывало нечасто, и выслушать ее пришли немедля.

— Я хочу доложить некоторые результаты расшифровки слов, — сообщила она.

— Наконец-то! — облегченно вздохнул Милз.

— Результаты первые и очень скромные, — предупредила Минерва. — Но мне они представляются значительными. Я проанализировала голограммы Кокера и Боулза, нашла некоторые закономерности и остановилась на одной давнишней беседе.

— Чем она отличается от других?

— На этот вопрос я отвечу в ходе демонстрации.

Минерва запустила запись старых голограмм и стала отмечать отдельные детали:

— Вот этот многоярусный, сложный орнамент образовался у Боулза давно и остается неизменным по сей день. Я могла бы показать вам, как он складывался из различных линий, исправлялся, перестраивался, но вам ведь важен конечный результат.

— Важен смысл, — подтвердил Милз.

— Основные потоки импульсов устремлены к узловым точкам конструкции — идет ее проверка, уточнение, пристраиваются новые элементы. Но контуры не меняются. Зелено-багровое сияние, которое пронизывает всю композицию умозаключения, определяет ее смысловое содержание.

— Если ты хочешь сказать, что мысли Боулза та кие же гнусные, как и чувства, то это не ново, — разочарованно сказал Милз.

— Потерпи, Бобби, — одернул его Лайт, хотя и его раздражала академическая медлительность Минервы.

— Я подчеркиваю, что на этой голограмме Боулза впервые появился отпечаток идеи, настолько продуман ной и выверенной, что она готова к воплощению в жизнь. Поэтому я и остановилась именно на ней. Перед нами комбинация мыслей в форме принятого решения. От поступков его отделяет только время.

— Тот же орнамент и у собеседника Боулза, — указал Лайт на голограмму Кокера.

— Да, но в более примитивном варианте. Он в двух измерениях, без логических связок. Он возник, как след чужой мысли, вызвавшей приятные эмоции. Рассуждения Боулза никакой интеллектуальной проверке в мозгу Кокера не подвергались. Память его сохранила только схематическое изображение сложной картины. Но уже тот факт, что это изображение не утрачено Кокером, очень важен. Ведь его способность запоминать ограничена до минимума. Только мысль, крепко связанная с инстинктивным комплексом, может так долго оставаться в центре его внимания.

— Ну для чего ты это все рассказываешь, Мин? — взмолился Милз. — Ведь мы Кокера знаем вдоль и поперек.

— Для того, чтобы мои выводы были достаточно обоснованы. Я не могу представить для обозрения рисунки отдельных слов. Только сопоставление многих фактов позволяет мне догадываться о содержании диалога. А всякая догадка требует особенно надежной аргументации.

— Ты, как всегда, права, — одобрил Лайт.

***

Беседа, которую выбрала Минерва, состоялась вскоре после того, как пришлось взорвать «Храм херувимов» и похоронить план переворота. В этот день Боулз был мрачным и озлобленным, каким Кокер давно его не видел.

— В чем дело, Том? Перестань бегать, садись и растолкуй.

— Мы на грани полного краха, Сэм. На грани! Если мы промедлим, конец всему, конец цивилизации.

— Не говори так быстро и помногу сразу. Я не успеваю…

— Уже согласованы и уточнены соглашения о полном и немедленном уничтожении всех запасов наступательного оружия. Полное и немедленное! Мало того! Впредь будет запрещено производство каких бы то ни было других средств устрашения и обуздания бунтующего быдла. Понял?

— И всего-то? — удивился Кокер. — Сколько живу, столько и слышал: соглашения, запрещения, уничтожение… У тебя совсем расстроились нервы, Том. Из-за пустяков расстраиваешься. — Кокер весело рассмеялся.

— Рано смеешься, Сэм. Времена меняются. Я тебе как-то говорил, что в наших лабораториях построены новинки, которые по эффективности во много раз пре восходят все, что было до сих пор. С их помощью наши умники в правительстве надеялись запугать врагов и отбросить их назад. Потом разведка донесла, что те обладают таким же, а некоторые утверждают — даже более опасным оружием.

— Ничего не понимаю, — с гримасой боли признался Кокер. — Те, эти, донесли, принесли… Говори короче и ясней.

— Самое короткое это то, что у парламентариев затряслись коленки и они готовы принять любые предложения.

— А почему, Том?

— Что почему?

— Почему те все время предлагают?

— Потому что они ничего не теряют. Вся чернь во всем мире, и наша тоже, на их стороне. Миллиарды бездельников, хамов, нищих — безродное быдло только и ждет, чтобы не стало оружия. Они все захватят, все разграбят и устроят в твоем Кокервиле какой-нибудь вертеп. — Боулз снова вскочил. Нижняя челюсть его затряслась, как от сдержанного вопля. Глаза остекленели. — Если бы ты знал, Сэм, как я их ненавижу! Всех! Все это отродье рабов, которое плодится, плодится, плодится!

— Ты меня напугал, Том, — сказал Кокер, со страхом глядя на своего советника. — Что же будет? Сядь, пожалуйста.

— Плохо будет. Все боятся войны. Наши трусливые либералы готовы на все.

— А на что они рассчитывают?

— На то же, за что хватались всегда. Надеются договориться с противниками, успокоить подачками наше стадо, любыми средствами отсрочить крах бизнеса, развал всей экономики.

— И ты думаешь, что соглашение состоится?