Юлия Сергачева - Привкус магии

Хрясь!.. Бум!.. Затрещали отчаянно рессоры… Захлебнулся и затих двигатель.

Навалилась тишина.

– А вот не зря продавец советовал мне «кентавр»… – охрипло пробормотал Герайд, с усилием разжимая пальцы, вцепившиеся в руль. – Терпеливая, сказал, техника…

Оседали тучи пыли. С глухим шорохом сыпались мелкие комья, выдранные с корнем пучки травы и разнообразный мусор. С грохотом рухнула на капот и скользнула вниз доска с залихватски торчащим здоровенным гвоздем. Заднее стекло помутнело и наполовину раскрошилось; через дыру в нем можно было увидеть взъерошенное поле, обломки одинокого сарая и планер, на бреющем полете уходящий к дороге… А еще автомобиль, неторопливо объезжающий свежеобразованную рытвину (кажется, это был тот же самый, что и на шоссе).

– И вон там, – шепотом подсказала Ксения, кивнув в сторону оврага.

Оттуда не спеша поднималась стайка бумажных змеев.

И мы понеслись дальше. «Кентавр» и впрямь оказался терпеливой и упорной скотинкой. Прыгал по ухабам, скрипя всеми членами, пыхтел перегревшимся двигателем, но разваливаться не спешил.

То, что издалека показалось мне сизым или серым лесом на севере, при сближении превратилось в плантацию «русалочьей пряжи». Зараженные паразитом деревья – черные, высохшие, покрытые длинными клочьями белесых и серебристых волокон, – высились правильными, искусственно выпрямленными рядами. И подлесок почти отсутствовал. Так что «кентавру» даже не пришлось искать дорогу. Мы просто втиснулись между стволами и помчались по упругой болотистой земле… Впрочем, это сильно сказано. На самом деле – поползли, периодически съезжая в промоины. Автомобиль преследователей упорно держался на хвосте, порядком действуя на нервы.

– Направо!.. Левее!.. Смотри, куда едешь!.. Осторожно!..

Герайд, отмахивался от советов, сыпля заклятиями для расчистки пути вперемешку с ругательствами, отчего чары не срабатывали или срабатывали не так, как надо. Чем глубже мы забирались в заросли, тем плотнее обступали деревья, тем гуще становилась «русалочья пряжа», тем больше деревьев, облепленных паразитом, не выдерживали его вес и валились поперек пути. Проезд сужался, и вскоре пришлось протискиваться между стволами, обдирая остатки краски с машины. Ксения перебралась за руль, чтобы мы с Герайдом могли в случае необходимости выталкивать машину.

Преследователи настигали. Выпрыгнув в очередной раз, чтобы качнуть засевший в рытвине «кентавр», мы едва успели сигануть за его корпус, почуяв в сыром, насыщенном сладковатой гнилью воздухе привкус серы еще до того, как нас опалило жаром ширекругов , пущенных невидимым магом. Вспыхнули и занялись сухим зеленоватым пламенем волокна «пряжи». Затрещала влажная труха деревьев. Огонь тек вниз и разливался новыми широкими кольцами.

Роща вздрогнула. Между деревьями пополз невнятный, нечеловеческий шепот. Все вокруг напряглось и беспорядочно зашевелилось. Из земли толчками выплеснулась черная жидкость. Ширекруги растревожили нечто дремавшее в этих зарослях.

Несколько мгновений мы, ошалело стирая с лиц грязь, прислушивались, а затем «кентавр» внезапно пополз наклонно, скатываясь в ложбину, понесся вниз тяжело и неотвратимо, увлекая за собой пласты влажного дерна и нас обоих, попадавших и покатившихся следом за ним.

Видимо, я все-таки ударился головой… И от удара окончательно утратил связь с реальностью, потому что дальнейшие события воспринимал тяжело и с мучительным, тягостным запаздыванием, как в бреду…

Кажется, мы выталкивали «кентавра», оскальзываясь и переругиваясь… Кажется, Ксения плела из «пряжи» странного вида косы, и по пальцам ее текла кровь… Кажется, земля раскрывалась перед нами тысячами зловонных глоток…

Отчетливо помню, как оживший «кентавр» скачет, не разбирая пути, между деревьями и на водительском месте никого нет… Еще помню, как Герайд пытается наложить неприкасаемость на машину (а мы с Ксенией бурно протестуем, но звуки гаснут в вязком воздухе и искажаются до неузнаваемости) – и через пару минут заклятый автомобиль прочно и надолго заклинивает между стволами, а наложенное на него заклинание становится видимым и смахивает на корявую, шипастую броню, которую приходится отдирать кусками, чтобы протиснуться…

…Над массивной круглой столешницей из каменной древесины покачивается кованый старинный фонарь, отбрасывая причудливые тени на ее черную и гладкую от тысяч прикосновений поверхность. Если присмотреться, половина этих теней сливается с узором на поверхности стола, рождая знакомые и полузнакомые очертания рун. При желании руны можно сложить в слова и фразы… Только желания нет.

Натопленная печь истекает томным, обволакивающим жаром. Из прорехи в крыше прямо над головой тянет холодом. В печи за приоткрытой дверцей лениво возится огневица. А через дыру в крыше в дом заглядывает, щурясь лунным глазом, равнодушная ночь.

Пахнет хлебом, сухими травами, яблоками, дегтем и дымом…

– …Это все равно как лиса сменила бы шкурку и стала бы рысью… – Женский хрипловатый, чуть шершавый голос ткет в тишине нить неспешного разговора. – Даже отрасти она себе кисточки на ушах и научись лазать по деревьям, разве это сделало бы ее рысью? Или если бы одуванчик захотел стать ландышем. Разве прижился бы он в тени? Ему придется поменять свою суть, чтобы стать иным… А разве человек может сменить свой характер, свой нрав, самого себя, если захочет?..

– Человек не одуванчик. Если захочет – сможет. – Второй голос моложе, звонче – игла, за которой тянется нить беседы.

– Наверное, так… Но тогда это будет совсем другой человек… Цвет своей силы сменить легко. Достаточно стать другим человеком. Все остальные способы – шарлатанство.

– Вам же удалось…

– Нет. Мне удалась подделка… Как иногда одному художнику удается сделать вещь в манере другого. Но этот способ годится лишь для тех, кто настолько ничтожен, что способен только к копированию, не имея собственного почерка… Либо для тех, кто настолько талантлив, что способен перенять любую манеру. Но тогда его собственный дар станет ежедневно убивать его, ища выхода… Кто готов к такой жизни? У меня не хватило сил…

Узор чужого разговора легко касается поверхности сознания, скользит мимо и прочь, не оставляя даже ряби. Как рисунок опавших листьев на поверхности пруда. А под черным блестящим зеркалом клубится непроглядная, стылая муть… Стоит пошевелиться, как эта тошнотворная мгла поднимется со дна.

Я сижу за столом, уронив голову на руки. Прямо возле локтя стоит глиняная кружка. Ноздри щекочет дурманящий аромат. В кружке тепло, вкусно и терпко… Но даже дотянуться до нее сил нет.