Михаил Тырин - Отраженная угроза

Ночью Сенин проснулся, ему захотелось пить. Он включил лампу вполнакала и вдруг увидел, что тряпка-шарф у Валенски размоталась. В слабом свете была видна тонкая шея биолога с выпирающим кадыком.

А на шее — зловещие розовые пятна.

— Какого черта? — пробормотал ошалевший Сенин. Валенски тут же открыл глаза, словно и не спал вовсе.

Торопливо поправил свой шарфик, но, конечно, было уже поздно.

— Валенски, как это понимать? — Сенин не верил своим глазам. — Ты что, тоже подхватил эту заразу?!

— Тоже, — кивнул биолог. Его голос, как и лицо, был совершенно безразличным. — Но ты не бойся. Тебе она по-прежнему ничем не грозит.

— И что это значит? Объясни!

— А как ты думаешь?

— Ты испытал на себе вакцину? Или что? Я ничего не понимаю!

— Подумай.

Сенин замолчал. Он молчал так долго, что биолог понял — ему всё ясно. Только тогда он начал говорить.

— Я подражатель. Извини, что раньше не сказал. Я не мог.

— Ничего не понимаю… Когда ты это узнал?

— Еще там, на Тау Сфинкса. Я и свою кровь тоже прогнал через сепаратор, сразу же. Просто так, для чистоты эксперимента. А оказалось — вот. Два-два-девять-восемь, помнишь?

— К черту эксперименты, Валенски! Ты не можешь быть двойником, ты же сам мне говорил, что измененный, что грибница ничего не может тебе сделать.

— Она всё-таки смогла. Она меня сделала. Научилась. Анализы не врут, поверь, Ганимед. Да еще и этот лишай… Всё сходится.

— Нет, подожди — Сенин отчаянно затряс головой. — Ты говорил, что подражатель никогда не пойдет против грибницы. А сам что сделал?

— Она не смогла меня поработить. — Валенски слабо улыбнулся, кажется, впервые за эти дни. — Я всё-таки измененный. Она не сделала меня своим семенем. И даже этот лишай: другой человек на моем месте давно бы уже разговаривал с богом. Я ведь давно заразился, скорее всего, еще на Тау Сфинкса, когда создавал биоцид. Но я не такой, как все они.

— Ну, всё, — обреченно проговорил Сенин. — Только этого нам не хватало.

— Не надо ничего говорить. Ложись спать.

— Ты думаешь, я смогу сегодня уснуть?

— А ты усни. И я посплю.

— Нет, ты подожди. Эта ваша вакцина — это реально?

— Реально.

— Когда она будет готова? Я проберусь в поселение и принесу тебе хоть целую бочку. Только скажи.

— Не надо так волноваться. Я надеюсь, что продержусь еще дней пять. А там и спасатели появятся. И не надо будет никуда пробираться. Не думай, — он попытался рассмеяться, — что я собираюсь здесь умереть.

Но Валенски не продержался пять дней. Он не продержался и трех. На следующий день он выронил банку с едой — пальцы перестали его слушаться. Еще через день Сенин проснулся рядом с покойником.

Валенски чувствовал приближение смерти. Накануне он неожиданно сказал: «Камни теперь твои. С полным правом».

— Что? — Сенин сначала не понял даже, про какие камни тот говорит.

— Если что случится, обязательно меня сожги, — продолжал Валенски. Ему было тяжело говорить, Сенин с трудом разбирал слова. — Носи с собой биоцидовые баллончики. Если увязнешь в колючках — не дергайся, просто обрызгай их и подожди.

— Какие колючки, какие баллончики? — рассердился Сенин. — Хватит чушь пороть.

Но это была не чушь. Ночью Валенски тихо умер.

Сенин оттащил его на полсотни шагов от лагеря, нашел просторную поляну, выдолбил в земле продолговатую яму и положил тело туда. Затем навалил сверху большую груду сучьев, облил их топливом из джипа, бросил горящую ветку. Всё это он делал как-то механически, ничего не чувствуя. Всё происходило как будто с кем-то другим. И до самого вечера он бродил между деревьями, всё еще не осознавая, что произошло.

На следующее утро Сенин проснулся и спросил: «Завтракать будешь?»

И только тогда он понял, что ему никто не ответит, Что теперь он здесь совершенно один. Лишь в этот момент его сердце сжалось, как и полагается, а в горле вырос огромный сухой комок.

Он побежал на ту поляну, где темнело большое горелое пятно, ему казалось, что он что-то недоговорил, что-то не сделал для этого человека, и хотелось сделать хоть что-нибудь — может быть, насыпать холмик и поставить деревянный крест или камень.

В безмолвном лесу уже не с кем было говорить и нечего было слушать. Сенин включал рацию и подолгу слушал, как переговариваются поселенцы. И тогда ему казалось, что он не один, что мир не застыл, в нем что-то происходит.

«База, на реакторную подвезите еще бухту изоляции, швы сифонят…»

«Перекройте второй и третий трубопроводы, запускайте малый цикл, завтра всё сделаем…»

«Лесовозы пусть ждут, пока не принимаем никакие грузы, отдыхайте…»

«Люди будут или нет? У меня полбригады в лишаях, лежат по койкам…»

«На участке шесть объектов остановлено, нужно укрывать пневматику, чтоб не разморозило…»

Эти будничные неинтересные разговоры были дороги Сенину, они заменяли жизнь и общество. А потом он услышал сообщение, которое никогда не хотел бы слышать.

«Официально сообщаю для вахтовых бригад: в связи с гибелью начальника отряда милиции обязанности временно возлагаются на…»

Сенин не запомнил, на кого.

И, наконец, он услышал обрывок передачи, которую ждал:

«…Борт-221 — База, уточните координаты посадочной зоны.

База — Борт-221, Икс-максимальный — сорок, Игрек-максимальный — сто двадцать, допуск — пятьдесят, азимут — сто двадцать.

Борт-221 — База, приготовьтесь к наведению по электронной сетке…

База — Борт-221, обновите метеосводку…»

Сенин нажал клавишу и сказал в микрофон:

— Ку-ку, а меня нет.

Он мог лишь догадываться, что последовало за этим, потому что выключил рацию и отшвырнул ее куда-то в снег.

Затем вошел в палатку, растянулся на кровати и принялся ждать. Ждать пришлось без малого сутки. Он услышал сначала гул мотора — машина долго кружила вокруг в поисках его лагеря. Потом остановилась где-то рядом. Послышался хруст снега под чьими-то подошвами.

Их было четверо, все вооружены, все в нелепых биологических скафандрах. Лиц не разглядеть.

— Господин Сенин? Правами капитана рейдера «Миротворец-221» и именем закона Федерации вы арестованы по обвинению в непреднамеренном убийстве восьмидесяти двух жителей колонии Торонто-9. Можете собрать личные веши.

«Восьмидесяти двух…» — услышал Сенин, и в затылке образовался какой-то космический холод.

Он начал перекладывать вещи из ранца в свою сумку. Вещей было немного. Электронный блокнот, каталог с яхтами, теплый свитер, капитанские погоны, какие-то безделушки… «Вот она — моя жизнь, вся в небольшой сумке».

— Побыстрей, пожалуйста.

Сенин окинул взглядом палатку — не забыл ли чего. Камни! Ящик стоял у изголовья пустой кровати биолога. Ящик был слишком большой, он не влез бы в сумку. Сенин открыл его в надежде просто пересыпать содержимое. Нет, пожалуй, не стоит. Все камни в аккуратных ячейках, отдельной стопочкой — сертификаты…