Феликс Разумовский - Прокаженный

— Гей! — негромко произнес Сарычев, и сразу же подскочил к нему высокий дюжий воин в байдане note 107. На его заостренном колпаке был насажен еловец — кусок кроваво-красной юфти, напоминавший стяг.

— Пока туман, под покровцами сагадак храните. — Майор глянул в блеснувшие за кольчужной сеткой глаза подвоеводы. — Не дай Бог, тетивы с перьем на севергах отволгнут — тогда не выдюжим.

Тот кивнул и исчез в темноте. Сарычев же, загребая сапогами росу, двинулся через поляну к зарослям орешника.

Сивый туркменский жеребец, почуяв хозяина, негромко заржал и, кося темно-лиловым глазом, попытался легонько прихватить теплыми мягкими губами за руку. Потрепав верного товарища по шее, майор :то-то зашептал ему в израненное в битвах ухо, а между тем туман начал быстро подниматься к верхушкам елей, давая возможность окинуть взором бескрайние просторы бранного поля.

Противостоящие полки изготовились к жестокой сече. Когда меж ордой поганых и русскими дружинами осталось место на полет северги, войска застыли неподвижно, и передние ряды их раздались, выпуская поединщиков на ритуальное побоище. Стремительно съехались всадники на горячих скакунах, крепко сжимая в боевых рукавицах деревянные ратовища копий. Сшиблись конские груди, и крики ликования пронеслись по русским дружинам — наша взяла!

В этот момент завизжали ордынцы на своем поганом наречии: «Урагх, кху-кху-урагх!» и бесчисленной ордой кинулись на передовой полк. Однако, выпустив тучи длинных камышовых стрел с трехгранными калеными наконечниками, они стремительно отвернули и промчались стороной. А следом подобно черной, мутной волне, сжимая в руках острые сабли, с визгом накатилась на русичей тяжелая татарская конница, в которой и нукеры, и лошади сплошь были покрыты звонким доспехом.

Сарычев знал, что весь передовой полк был набран из ополченцев, и, представив, каково биться пешим, снаряженным только в тегиляй и шапку железную, он перекрестился:

— Великий Архистраже Господень Михаил, помози рабам своим.

Между тем ряды русичей хоть и смялись, но стояли плечом к плечу, стенку не ломая, и со стороны поганых часто-часто зазвенели гонги щитобойцев, созывая войска назад. Откатилась орда, а уже через мгновение опять нахлынула бесчисленным потоком узкоглазых свирепых воинов. Кто в кожаном, кто в кольчужном доспехе, на правом плече острые кривые сабли. И началось…

Русские полки вступили в битву яро. Пробивая железные доски и кольца доспехов, вонзались в грудь копья, сильные удары с потягом разрубали шеломы и ерихонки, разваливая головы надвое, а обезумевшие от ужаса лошади носились по полю брани, волоча в стременах погибших. Хрипло вскрикивали воины, громко стонали под конскими копытами раненые, и над всем побоищем стоял крепкий запах железа, пота и крови человеческой.

Наконец мало-помалу русские дружины стали подаваться, и Сарычев услышал, что звуки сечи приближаются. В этот момент раздался пронзительный вой: «Кху-кху-кху-кху», и тумен —десять тысяч — «синих непобедимых» note 108, все в кольчужных панцирях, потрясая стальными круглыми щитами, кинулись в битву.

Со стати своего коня, который, чуя сечу, грыз удила и нетерпеливо рыл землю сильным, оподкованкым копытом, майор уже видел блеск кривых татарских сабель и понял, что настало время его засадного полка. Он проверил доспех. Сабля на боку, кончал — длинный, прямой меч, колоть которым сквозь кольчугу сподручно, привешен у седла с десницы, подсайдашный нож — у саадака, топорок, кистень, налуч с колчаном — все на месте, все в доброй справе.

— Спас нерукотворный с нами. — Сарычев на ерихонской шапке с помощью шурепца опустил нос и оглянулся на своих воев. — На тетиву! — крикнул он и, отмахнув рукой, резво пустил сивого, забирая к левому крылу ордынцев.

Засадный полк рысил следом. Подобно ветру приблизившись к поганым на полет стрелы, майор вытянул из колчана севергу с подкольчужным наконечником и натянул тугой ясеневый лук. Туча смертоносных, ладно оперенных тростинок с узкими, заостренными железками со свистом накрыла ордынцев, глубоко вонзаясь сквозь кольца доспехов. И не успели раненые вскрикнуть, а мертвые упасть с коней, как русичи отправили татарским нукерам новых гонцов смерти.

Подобно раскаленному гвоздю в восковину вклинился засадный полк в ряды ордынцев. В мгновение ока уклонившись от монгольской сабли, Сарычев с потягом рубанул супротивника и сразу же закрылся Щитом от нацеленного татарского копья. Острое, как шило, перо проскрежетало по полированной стали, а майор, махнув клинком, одним ударом перерубил деревянное ратовище и рассек доспех врага чуть ниже шеи. Брызнула алая кровь, и, вскрикнув, повалился поганый под копыта конские принимать смерть жуткую, лютую. Не мешкая, Сарычев скрестил клинок с нукером, броня которого была в золотой насечке, а набалдашник сабли искрился самоцветными каменьями. Рука поганого была крепка и, казалось, не нуждалась в роздыхе — сколь ни пытался Сарычев уязвить ордынца, ан нет, — каждый раз встречал его тот отточенным булатом. Однако, исхитрившись, майор отсек врагу десницу вместе со смертоносной сталью. Дико вскричал подраненный нукер, схватившись было левой дланью за кинжал, да только с чмоканьем вонзилось острие майорской сабли ему в глаз, и он замолк навеки.

Сеча разгоралась. Рядом с Сарычевым истово бились дружинники, чуя локоть и плечо сотоварищей, и после них, словно в чаще, в рядах поганых оставалась широкая просека.

Внезапно острие татарского копья глубоко вонзилось в шею сивого, от страшной боли жеребец вздыбился и, повалившись оземь, громко захрипел. Вскричал яростно майор, подхватил меч-кончал и, всадив его прямо сквозь кольчугу в грудь замахнувшегося было саблей ордынца, выбил того из седла, уселся на коня его. Гнев переполнял его душу, и, выхватив из-за пояса кистень с тяжелым, ограненным шаром на конце, майор принялся мозжить направо и налево татарские головы. В пылу сечи сильным сабельным ударом с него сбили ерихонку, но и без наголовья, с окровавленным челом, он продолжал биться яростно, люто и громоздил вкруг себя стену из мертвых врагов.

Сызмальства в Орде воины привычны к коню и к клинку. Порядки там крутые. Чуть оплошал или украл — сразу поставят на голову да хребет изломают. И все же, на то не глядя, начали татары подаваться и вскоре обратились в бегство постыдное. Напрасно шаманы громко камлали у кострищ, призывая великого бога Сульдэ даровать монголам победу, обещая напоить его досыта кровью врагов. Нет, отвернулся он нынче от поганых. Подобно барсу, с острым клинком наизготове пустился майор вдогон за уходящим ворогом, и полнилась душа его гневом праведным, чувством справедливости и ликованием безудержным.