Владимир Шорохов - Проект «Амброзия»

Рождение нового сознания, такое радостное и в то же время такое мучительное. Мозг обладает первичной программой по управлению телом: дыхание, еда, сон… А после включается познание. Что заставляет мозг думать? Почему появляется мысль? Откуда берется фантазия? И что такое разум? Мониторы мигали, считывая показания копии памяти, процессор анализировал, создавая свою картину хауса и выстраивая из нее искусственные связи. Они обрывались, изменялись, выстраивали новые связи и опять разрывались. Сотни миллионов, миллиарды сигналов и опять новые связи. Айн искала свой алгоритм, объединяла воедино все кусочки воспоминаний, создавала целостность связей.

Так пробуждалось сознание. Так появлялась новая личность.

Наше сознание – это именно то живое, а быть может, и священное, что есть в каждом из нас. Всё остальное в нас – мёртвая механика.

Курт Воннегут

Давно хотелось слетать и навестить отца. Тот уже как шесть лет живет один, все не угомонится, не осядет, то военная служба, то преподавание, а после пенсии увлекся рыбалкой. Каков он нынче? В юности ругались, он настаивал, чтобы его сын Дайон поступил в академию, но тот оказался настырным, сопротивлялся и отец сдался. Наука так наука, пусть ковыряется со своими пробирками, может повезет, найдет девчонку, которая его пригреет. Так он считал и, наверное, до сих пор так считает.

Бордо, аэропорт Bordeaux Merignac Airport, самолет выкатился на взлетную полосу. Как он не любит эти полеты. Его длинные ноги вечно не вписывались, приходилось их сгибать, а после те долго ныли. Ну ничего, всего два часа, а там разомнется. Взвыли турбореактивные двигатели. За последнее время авиация шагнула далеко вперед, самолеты научились подниматься на высоту более двадцати километров, от чего полеты стали короткими. Разгон. Его вжало в кресло, и вот уже лайнер устремился ввысь.

Дамочка, что сидела рядом, несколько раз скосилась на него. Неужели она подумала, что Дайон испугался, просто редко летает. Пять минут надрывного рева и все, наступила тишина. На крейсерской высоте лайнер летит почти бесшумно, разгонные турбины отключаются, а вместо них тихо гудят новые двигатели, что оставляют в небе длинные голубые полосы.

Время пролетело незаметно. Дайон успел вздремнуть, послушать музыку и подумать о докладе, который предстоит сделать на следующей неделе. Загорелось табло сообщающее, что лайнер стал снижаться. Через пять минут посадка, пролетели густые облака, все стало серым и унылым. Лайнер вздрогнул и резко накренился. По всему салону прокатилась волна паники, крик и плач, все сразу смешалось. Сработала автоматика, и выскочили кислородные маски. Самолет затрясся, будто прокатился по камням, резко взмыл вверх. Дайон не успел ничего понять, только похолодел от ужаса, его тело вжалось в кресло и стало невозможно дышать.

Очнулся от едкого запаха, дым проникал в легкие и там все сжигал. Кашляя, он быстро отстегнул ремни безопасности, перебрался через женщину, она как огромный куль повисла на соседнем кресле. Дайон вывалился в проход. Он понимал, что лайнер потерпел крушение, и понимал, что жив, но теперь надо еще сохранить свою жизнь. Поэтому ни о чем не думая, карабкался через разорванную обшивку, через кучу проводов, неподвижные и скользкие тела. Подальше, подальше, шептало ему чувство самосохранения. На мгновение остановился и посмотрел по сторонам, но никто не кричал, не звал на помощь, никто не тянул в его сторону руки. Он один стоял посреди разорванного корпуса самолета.

Уже выбравшись наружу, прогремел взрыв…

Где он? Почему так темно и так тихо? Дайон постарался пошевелиться, но не получилось. Тут же промелькнуло воспоминание об аварии. Он жив. Да, он еще жив. Боли не было и это странно. Мысли работали четко, не хотел спать, как это делают больные, но он хотел понять, что с ним? Постарался приоткрыть глаза, но не получилось. Может лицо пострадало? Хотел пошевелить рукой, но ответа не последовало. Пытался открыть рот, хоть, что-то произнести, но и это не мог сделать. Дайон был беспомощным, он мог лишь мыслить, но тело ему не подчинялось. «Ладно, главное, я жив», подумал он и погрузился в длинный сон.

– Кузнечик, ты меня слышишь?

Чей-то знакомый голос звал. Так еще в детстве ему дала прозвище его старшая сестра Ирен – кузнечик, это потому, что он прыгал в траве за бабочками. Кузнечик… В памяти промелькнули воспоминания детства, как давно он не думал об этом. Детство, пожалуй, самое счастливое время в его жизни, каждый день что-то новое, необычное, приключения и эти вечно ноющие исцарапанные коленки.

– Кузнечик, просыпайся…

Голос был спокойным и немного уставшим. Что она тут делает? Промелькнула мысль. Где я? Что со мной? Почему ничего не вижу? Мысли как-то плавно тянулись. И это состояние… Да, состояние легкости, какого-то полета, будто тело невесомо и ты висишь в воздухе. В юности Дейон вместе с Окин, она ему нравилась, постигал науку медитации. Ты представляешь свое тело, мысленно следишь за руками, просто чувствуешь их. А после постепенно переключаешь свое внимание на плечи, бицепсы, живот, ноги. Ты чувствуешь все тело разом, это странное ощущение, а потом все растворяется, и оно незаметно расслабляется, а ты сам… Как еще можно объяснить правильно? Ты сам просто растворяешься и остается только одно сознание. Нет тела, только ты. Легкость и, наверное, правильно сказать – блаженство.

Вот и сейчас Дайон испытывал то самое состояние блаженства, то самое чувство лёгкости, нет тела, только твои мысли.

– Привет, пупсик, – так он звал свою сестру, когда она выходила замуж. Пупсик… Она так радовалась, что сам Дайон начинал злиться и дразнить ее, а она только примеряла все новые и новые наряды. Пупсик… Смешная она была тогда, ужасно смешная.

– Здравствуй, кузнечик, – голос дрожал, она явно плакала.

– Что такое? Что случилось? – он не мог понять, что именно. Хотел взглянуть на свою сестру, а ведь не видел ее уже, наверное, лет пять, как она уехала в Ангулем.

– Ты жив?! – голос дрожал, – ты жив…

– Ну, похоже, что да, вот только ничего не чувствую и не вижу. Я в больнице. Помню, что лайнер разбился, помню, как вышел из него, а дальше… Как Софи? – он вспомнил, что у Ирен есть дочка.

– Все, все хорошо, – она плакала, явно плакала, – она выросла и уже целуется…

– Целуется? Вот проказница, – Дайон помнил, как нянчился с ней, кажется, это было не так давно…

– Дайон, – к нему обратился незнакомый голос.

– Да, – тут же с легкость он ответил.

– Я доктор Косм, я…

– Рад слышать вас, док, похоже, у меня не так все безнадежно. – Дайон был реалистом и понимал, что после той аварии остаться живым у него не было шансов, а после взрыва и подавно. И все же он жив, значит и правда дела не так уж плохи, как думалось.