Александр Шапочкин - Глава клана. Том 2

Естественно, что, несмотря на то, что сейчас мы находились в доме при храме Древа, но болтологией и откровениями, не поставив защищающих от чужих ушей чар, заниматься было бы глупо. Поэтому я и задал давно мучавший меня вопрос:

– А мы на с казанцами… в самом деле союзники?

– Сейчас скорее нет, чем да, – после непродолжительного молчания ответил вместо Марфы Освальд. – Как ни прискорбно об этом говорить, отношения между крупными ипокатастимами в последнее время становились всё хуже и хуже. Да к тому же приз, за которым всем мы отправились нынче в «Тайный посад», слишком уж личный и желанный для многих в нашем общем клане. Это же, по сути, возвышение родной ипокатастимы! Поэтому нужно всегда быть настороже и следует ожидать любой пакости… И я не говорю сейчас конкретно о казанцах. Поверь, многие в том же Хёльмгарёре пойдут на любую подлость, лишь бы хоть немного приблизить победу Хердвига, пусть даже сам он в помощи не нуждается, а то и вовсе уничтожит любого, кто своей «помощью» посмеет поставить под сомнение его победу.

– Согласна, – тихонько кивнула Эйдис, которая, кстати, своим поведением очень напоминала мне чуть более разговорчивую версию покойной Лены Сухановой. – С большей вероятностью даже для своих бывших друзей и родственников в оставленном Хёльм… Новгороде, мы все, пришедшие к вам, сейчас если и не враги, то точно противники. И есть немало людей, которые с удовольствием устранили бы нас как досадную помеху, даже не задумавшись о том, что мы разделяем одну кровь.

Забавно, но нынче многие выходцы из Хёльмгарёра в моём клане старались приучить себя называть родной город исключительно на московский манер Новгородом. Да и вообще, активно избавлялись от привычного им говора. Вроде «поребрика» вместо «бордюра», «панели» вместо «тротуара». Ну и совсем уж непонятных московскому уху слов типа «хуюс», что обозначало ни много ни мало – самый обычный дом. Или «ганген» вместо «прихожей», куда меня однажды, к моему удивлению, весело послала пятилетняя зеленоглазая малявка, вовсе не имея в виду ничего плохого, а прибежав предупредить, что ко мне пришла «красивая тётя». И очень расстроилась, когда я так и не понял, куда мне надо идти.

– Мда… и зачем тогда, спрашивается, раньше мне помогли, – с неприятным чувством в груди хмыкнул я. – Ведь быстро выяснили, кто я и откуда…

– А помогали тебе, князь, не политики, – чуть улыбнувшись, помотал головой мужчина-чародей. – Помогали обычные Бажовы. Да даже не столько как главе московской ипокатастимы, а как одинокому ребёнку родственной крови, который попал в очень непростую ситуацию. Делали, в общем, то, что должно и правильно, не размышляя о последствиях. Это уже потом всё изменилось, когда в дело вступили «политики», а тем более верховный совет объявил об испытании, а ты из-за своего происхождения стал п заложником их решений.

– Враги, противники или союзники, – наконец медленно произнесла тётка Марфа. – А я считаю, что ва… нам следует со всеми из большого клана вести себя предельно корректно. Особенно это тебя касается, Антон. Твоя ипокатастима сейчас пусть уже и не самая маленькая, но и не такая уж и значимая, убери кто-нибудь с доски твою фигуру. Так что любую нашу ошибку будут раздувать в десятикратном размере, а про содержание бумаг, которые я получила из «Тайного посада» с приказом обучать тебя, ты и так прекрасно знаешь. Как и то, что там про тебя написали. Мы, конечно, уже постарались восстановить справедливость, но учитывая, что в высшем совете сейчас нет нашего старейшины, я совсем не уверена, что рассылка наших опровержений хоть сколько-нибудь помогла.

Именно в этот момент в комнату вернулся жрец, чтобы пригласить нас к раненому Бажанову, который, по его словам, очнулся от забыться и желает немедленно нас видеть, наплевав даже на то, что мы из Москвы. Но если я надеялся, что пострадавший чародей находится здесь же при храме, то реальность напомнила мне, что чудес не бывает, когда мы, покинув здание и пройдя к самому частоколу, зашли следом за послушником в один из неказистых домиков, который я мог назвать разве что избой. А скорее сараем, потому как помещение было явно нежилым.

Там, в единственном полутёмном, пыльном помещении с почти полностью занавешенным простынями окном на кровати, покрытый одеялом с пятнами засохшей крови, лежал тяжело дышавший мужчина. Который при нашем появлении с кряхтением приподнял голову и на мгновение приоткрыл тут же вспыхнувшие зелёным светом глаза. Мы тоже мигнули, как то и было положено среди Бажовых при случайной встрече, а затем чаровница Эйдис сорвалась с места и бросилась к постели раненого, на ходу складывая руками многочисленные цепочки печатей.

К сожалению, то, что мы видели, было вполне нормальной картиной из разряда: «раненый чудовищем чародей добрался до незнакомого посада…» Местные жители, по их мнению, сделали всё, что смогли: мужчина лежал на хорошей, крепкой кровати, на перине с подушками и под хорошим тёплым одеялом… Вот только на этом помощь аборигенов и закончилась.

Это был чужак, причём нынче потенциально опасный для всего авыла, ибо вполне мог оказаться заразным или вообще медленно сам превращаться в какого-нибудь монстра. Именно поэтому он оказался заперт и, по сути, предоставлен сам себе в отдельно стоящей халупе, которую, случись что, не жалко было и сжечь. Пару раз в день его, скорее всего, навещал жрец или послушник, чтобы поменять бинты и, возможно, сделать какие-нибудь примочки, почистить, если надо, и накормить – но в остальном живица одарённого сама боролась как с ранами, так и с возможной заразой.

Вопреки распространённому мнению, далеко не все жрецы Древа были целителями и тем более знали чары, способные помочь человеку. К тому же у них были куда более важные обязательства перед поселением, нежели сохранение жизни пришлому. А местные жители старались держаться от опасного сарая как можно дальше и разве что неустанно следили за тем, не полезет ли из него кто-нибудь, вылупившийся из покалеченного человека. Ну и, естественно, не получив на то согласия через жреца, не пускали к нему других чужаков, которые могли поставить своими действиями их селение в очень невыгодное положение. А так вроде бы, если что, так сам умер, никто и не виноват.

Поэтому в помещении стоял устойчивый запах крови, гноя и нечистот, но приходилось терпеть, ведь казанский чародей вновь провалился в забытьё, и сейчас над ним колдовала наша чаровница. Когда же он очнулся, его сил хватило только на то, чтобы сказать несколько фраз кивнувшей тётке Марфе, с которой после этого мы сразу же и ушли, оставив на Освальда и Эйдис заботу о раненом.

К каким-либо активным действиям наша группа приступила только на следующее утро, когда казанянин уже в значительной степени пришел в себя и смог нормально ответить на вопросы моей наставницы. И из его сбивчивого, естественно, неполного и зачастую уклончивого рассказа, в котором пропуски того, что он просто не мог сказать, но давал понять между строк, приходилось додумывать, обобщив и перефразировав, благо имелись среди нас умельцы… Выходило следующее.