Александр Шапочкин - Осколки клана. Том 2

Хрен его знает, сколько дней меня не будет в Полисе, совершенно не хотелось бросать свой верный пароцикл просто так ржаветь на улице. Тем боле что машины можно просто и не досчитаться, если поставить не в том месте. Не уведут воры, так это сделает городовой, который вполне может посчитать технику брошенной, и потом ищи-свищи своего колёсного друга по административным стоянкам и гаражам с большим шансом на то, что на нем уже ездит сынок одного из мелких, но очень значимых на своём месте чиновников. Платных же парковок под ответственностью какого-нибудь клана я в часовой шаговой доступности, поездив несколько дней назад мимо небоскрёбов, просто не нашёл. Возможно, они и существовали, однако времени заниматься углублёнными поисками у меня не было.

Достав заранее припрятанный в соседней комнате большой вещмешок с притороченным с одного боку стреломётом, а с другого купленным в одном из магазинчиков неплохим лыжным комплектом, я нацепил его на себя и попрыгал, проверив, хорошо ли затянул ремни. В общем-то, идея была в том, что если я ещё не могу, как настоящий чародей, бегать прямо по снегу, не проваливаясь в сугробы, то надо воспользоваться методами посадских простецов.

Единственной существенной проблемой во всём этом деле было то, что на момент покупки я держал лыжи в руках в первый раз в жизни! Впрочем, я не считал, что разобраться с ними по ходу дела будет такой уж трудной задачей. Тем более что продавец более-менее объяснил мне на пальцах, как, собственно, на них ездят. Да и сам я не раз видел барышень из богатых простецов, с выпадением снега катавшихся на этих штуковинах ради удовольствия в парках неподалёку от Академии. И уж если эти слабые прекрасные создания были способны освоить эту науку, то у чародея, пусть и деревянного ранга, проблем вообще возникнуть не должно.

Выбравшись из заброшенного дома и парой сильных ударов шишкой на рукояти меча вогнав на место удерживавшие фанеру ржавые гвозди, я быстро направился к входу в канализацию, из-за прикрывающей решётки которого также валили клубы пара. Не знаю, почему, но внутри было довольно-таки тепло, а местами даже жарко, пусть в каналах и плавали нерастаявшие льдинки. И этим пользовались многочисленные бездомные и бродяжки, презрительно именуемые в народе «бомжами». Грязные, оборванные, заросшие и вонючие мужчины, женщины и дети спасались здесь от зимних морозов, буквально оккупировав залы и тоннели, расположенные неподалёку от входа.

Соваться глубже люди, судя по всему, просто боялись, зато здесь у них на всю зиму было обустроено своё маленькое тёплое царство, в котором они жили, спали, тут же ели и пили, делали детей и, никого особо не стесняясь, прямо в каналы справляли большую и малую нужду. Кто-то кого-то счастливо насиловал в тёмном закутке, куда проникал разве что взгляд моих напитанных живицей глаз. Чуть дальше, рядом с играющими в бабки мальчишками, бросавшими кости при свете самодельной спиртовки из колотой глиняной чашки и закреплённого проволочкой фитиля, хрипя, отходил в Ирий старик с проломанной чем-то тяжёлым головой. Он был ещё жив, но две бабы и худосочный горбатый мужичок без правого глаза уже раздевали его, копались в нехитрых пожитках и, громко скандаля, делили это незамысловатое наследство.

– Дядя, а у тебя есть чего-нибудь поесть? – подбежала ко мне маленькая девочка с огромными жалобными зелёными зенками на исхудавшем личике с ввалившимися щёчками.

Зелёными её глазища были, наверное, только по той причине, что всё для меня сейчас было исключительно этого цвета. Однако я прекрасно мог различить лихорадочный румянец на её измождённой мордашке. А это значило, что, скорее всего, если срочно не попадёт к врачу, эту зиму ребёнок не переживёт. Как бы грустно ни было это осознавать.

К сожалению, жизнь в Нахаловке успела приучить меня к тому, что детские трупики таких вот бродяжек – нормальное явление для сезона Уробороса на первом уровне Москвы. Помню, в первый год своей жизни в приюте я подобрал вот точно такую же девчонку, замерзавшую возле мусорного ящика в одном из проулков, и привёл её к нам, наивно предполагая, что приют создан именно для детей, и не будет особой проблемы, если в нём появится ещё один воспитанник. Я оказался не прав, и воспитатели просто выбросили ребёнка обратно на мороз. Что с ней там дальше случилось, я так и не узнал, потому как директриса приказала охранникам вдумчиво объяснить мне, что мы, бесполезные нахлебники, живём здесь её милостью только по той причине, что за нас платит Княжеский Стол.

Почти день после избиения я провалялся в беспамятстве и ещё два провел в кровати, отходя после побоев. Всё-таки три взрослых мужика – это не те противники, с которыми я тогда мог справиться. Заботился же обо мне всё это время, как ни странно, опять наш Бугор и его подхалимы. Какие бы отношения у нас ни были с Рябым, не могу не признать, что у этого парня всегда было сильное чувство плеча и какое-то своё, слегка извращённое понятие справедливости.

Ну а ту девочку я, очухавшись шесть дней спустя и отбыв назначенное мне наказание, так больше и не встретил. Оставалось только надеяться, что другие бездомные подобрали её и увели в своё, такое же, как и здесь, маленькое царство. Потому как по весне я слышал, как городовой жаловался пекарше, что прошедшей зимой много бродяжек помёрзло, а особенно детей. Чуть ли не каждую неделю по семь-восемь трупов с улиц вывозили.

– Держи, маленькая, – произнёс я, достал из кармана плаща батончик из дутой пшеницы с мёдом и протянул его ребёнку.

Не то чтобы я заранее делал припасы, готовясь раздавать их бездомным. Просто не любил мёд, а именно это лакомство всегда клали в индивидуальные рационы. Вот и завалялся один в кармане ещё со времён поездки на учения в Калымки, я припрятал его на обратной дороге, хоть еда в нас тогда и не лезла. Это его и спасло, потому как при поездке «туда» вкусняшки у нас с Бориславом были экспроприированы девчонками.

Не успел я отойти и на пару шагов, как от стенки поднялся особо бородатый бомж и, влепив девочке звонкий подзатыльник, отобрал у неё лакомство, которое тут же начал жрать, даже не вскрыв упаковку. Окружающим бездомным до этого словно бы и дела не было, однако, когда от прилетевшей от меня кары в виде пинка, он с воплем улетел прямо в канал, вокруг раздался дружны гогот.

Ребёнка к этому времени и след простыл. Так умеют убегать и прятаться только те, чья жизнь в Полисе с самого рождения связана с опасностью. По сути, городские зверёныши. Одновременно и ласковые – ещё не озлобившиеся, но при этом в каждый момент ожидающие оплеухи или пинка от других людей.

Впрочем, выпавший на пол из рук улетевшего с моей подачи бомжа сладкий батончик также исчез. Так что пусть эта сволочь и успела запихать в себя больше половины, но маленькой всё равно достался её честно заработанный трофей.