Александр Шапочкин - Осколки клана. Том 2

– И всё же, – с нажимом произнёс я. – В чём я не прав?

– Ладно… не хотела это так в лоб говорить, думала, сам догадаешься, – недовольно покачала головой опекунша. – Антон, ты знаешь присказку о неуловимом тате Якове?

– Это… которого никто не ловит, потому что он нафиг никому не нужен? – я возмущённо уставился на учёную, потому как это было даже как-то обидно!

– Именно так, – женщина на мгновение прикрыла глаза, а затем продолжила, сразу же угадав мои мысли. – Это может быть обидно, но тебя просто не воспринимают как «тех самых Бажовых». И тут вопрос не в возрасте или в том, что ты, по сути, до сих пор один-одинёшенек и не совсем ещё чародей. Да и мотивы у всех разные. Кто-то считает тебя просто марионеткой князя, которому зачем-то понадобился зеленоглазый клан, кто-то – банальным выскочкой и даже не полукровкой, а непонятным квартероном, которым при необходимости можно воспользоваться в своих целях, другим же ты просто неинтересен, а остальные уже и забыли, кто такие «Зеленоглазые Бестии». Ведь то поколение, которое принимало решение устранить твой клан, давно уже либо отстранено от принятия решений, либо в Ирии, либо вытолкнуто в бездну за кругом Уробороса! Понимаешь?

– Понимаю… – ответил я, поймав на себе быстрый и полный превосходства взгляд тут же отвернувшегося мелкого засранца, и поспешил оставить неприятную для себя тему. – Так значит, Елизавета Всеволодовна, ваша сестра до сих пор томится в клане Золотниковых?

– К сожалению, нет… – опять тяжело вздохнув, ответила женщина. – Когда я немного подросла, Катя решила, что с неё довольно, узнав, что беременна, она сама бросилась грудью на найденный где-то нож. Дело в том, что, в отличие от меня, воспитать из неё «простеца с живицей» уже не могли, поэтому последние пять лет своей жизни она просуществовала калекой с подрезанными на ногах жилами и хитро выжженными энергоканалами в руках, которыми едва шевелила. Да и то всё это время держалась только на силе воли и ради меня…

– Понятно… – повторил я и задумался, в то время как гостья продолжила свой рассказ.

Он был немного сумбурным, но, сложив новую информацию с уже сказанным, я смог сделать следующие выводы. Где-то в Москве до сих пор есть здание на третий-четвёртый уровень, которое ранее принадлежало Бажовым, и нынешние хозяева, какие-бы бумаги они кому ни подписывали, не имеют на него ровным счётом никаких прав. Другое дело, что уверенности в том, что я могу предъявить какие-либо претензии, не было. Тут нужно общаться со специалистом-законником Полиса, потому как лично мне известно только правило десяти и двадцати лет, после которых официально снимались некоторые имущественные разногласия. Например, как у Останкиных с арендованными Полисом землями, но при этом надо ещё учитывать, что в их случае до сих пор действующего, но слабого клана всё вообще забуксовало на месте.

Ещё за три года до рождения Елизаветы Всеволодовны и, видимо, моей мамы, которая была ещё младше неё, клан начал возводить на выкупленном участке земли свой полноценный небоскрёб. Работы вроде как были полностью оплачены и выполнены. Однако где он располагается, и что с ним сейчас, женщина просто-напросто не знала. Не держали в клане детей в курсе подобных вопросов.

Вот тут уже я с некоторым непониманием покосился на Ольгу Васильевну. Не могло такого быть, чтобы опекунша была совсем уж не в курсе подобных вопросов. Всё-таки она должна была выяснить всё и вся про меня, благо двери в практически любые архивы открыты для неё по праву рождения. И тем не менее наличие Бажовского небоскрёба для меня оказалось новостью, как и хмурое лицо опекунши в тот момент, когда я узнал об этом, а вот кто там теперь хозяйничает, так и осталось секретом. Но она явно что-то знала и всё равно молчала об этом…

Хотя… после пассажа о неуловимом Якове вполне могло быть так, что на данный момент в моём положении брыкайся, не брыкайся, а правды при всех неотторжимых правах не добиться в связи со смертью единственного чародея в клане, да и то недоучки. Небоскрёб – это уже очень серьёзно! Даже я, не разбираясь особо в подобных вопросах, прекрасно понимаю, что за один только неосторожный намёк на то, что я могу когда-нибудь потребовать вернуть подобную собственность, проживающие там ныне на правах хозяев воры сделают всё, чтобы стереть саму память не только обо мне, но и об остальных новоявленных Бажовых.

Тем более что не стоит забывать – кто такие чародеи на самом деле! А если там расположился какой-нибудь реально сильный клан, он может смириться с репутационными потерями, подняв руку и на саму Ольгу Васильевну! Просто чтобы обозначить остальным свою решимость и черту, за которую лезть не стоит. И никакая близость к княжеской семье её не защитит, на инцидент могут ещё и прикрыть глаза по политическим соображениям. Ведь опекунша в определённой степени наследница кремлёвского престола, а у нашего властителя есть дети, да и отношения между братом и сестрой вовсе не радужные. Ну а прецеденты насильственного ухода из жизни князей, княгинь и их родственников, хоть и не были такими уж частыми, но имелись, и далеко не всегда это приводило к общественным потрясениям в полисе или даже к суровому наказанию их обидчиков.

Политика, одним словом!

Третье и, наверное, самое важное – то, что Елизавета Всеволодовна назвала соглашением, хотя я бы обозвал сговором! Важен тут вопрос не о чьем-то решении уничтожить всех «Зеленоглазых Бестий», а о нашем выживании! Пофиг на тот факт, что те, кто мог бы просто так приказать избавиться от меня просто из-за страха перед моими предками, уже не у власти! Вопрос в том, единственные ли выжившие той ночью моя мама, Елизавета и её двоюродная сестра? Не случилось ли так, что если, действуя себе во благо, Золотниковы оступились от этого договора, то и другие кланы вполне могли поступить так же?

Четвёртое… было уже личным. Я просто медленно и как-то неуверенно осознавал, что не смогу просто взять и отпустить этого, по сути, чужого мне человека обратно к людям и ныне считавшим её вместе с дочерью, не имевшей ярких признаков Золотниковых, по сути, бесправными животными! При этом я прекрасно понимал, что сам нахожусь на иждивении у опекунши, и мне совсем не нравились тени, то и дело пробегавшие по лицу Ольги Васильевны. Слишком хорошо я изучил этот злой взгляд серо-голубых глаз, появлявшийся всякий раз, когда она по тем или иным причинам собиралась сказать своё веское и необратимое: «Нет!»

А вот добрая душа-Алёнка тихо плакала, вытирая глазёнки платочком, явно проникшись трагедией чужой жизни, периодически неосознанно сжимая мою руку пальчиками, словно тисками. Живица из новообретённого ядра, хоть и была альфастихийной, но хлестала чуть ли не в два раза круче, чем у почти тёски Елены, мир её праху. А соизмерять её, направлять и укрощать самостоятельно, девушка ещё не научилась.