Александр Шапочкин - Осколки клана. Том 2

Внезапно остановил уже схватившего меня за ворот куртки гиганта недавний собеседник и внимательно осмотрел меня с ног до головы.

– Так ты, говоришь, только в Москву приехал? – мягко и как-то задумчиво произнёс он.

– Ну тык, да, – закивал я, пытаясь состроить максимально тупую рожу. – Тока что с этого самого… с локо… С вогзвелу короче! Во!

– Знаешь что, Санечка, поучи-ка его немного и оправь в холодную, – жёстко улыбнувшись, приказал козлобородый.

– Буде сделано, начальник, – усмехнулся большой парень и неторопливо потащил меня прочь.

Более-менее продуманный, но всё же экспромт пошёл не совсем по тому сценарию, который я выстраивал. Надежда на узнавание куртки, в которой якобы «ходят все паханы», не оправдалась, как и упоминание об разграбленном складе купца. А это, насколько я знаю, пусть и не на собственном опыте, для таких мест довольно-таки серьёзное происшествие, ибо когда у нас на Таганке работы у лабазов затихали на ночь, там становилось не протолкнуться от огромного количества подряженных на охрану наёмников. Так что бандиты обычно предпочитают обносить магазины, в том числе и днём, а не лезть в складскую зону.

Опять же, начальствующий элемент как-то совершенно не заинтересовался туповатым, но явно исполнительном работником, которого легко было бы облапошить на зарплату. Так что без проблем потолочься среди тружеников, втирая им слезливую историю о гаде купчине, тоже не получится. А это значило, что, если оставить всё как есть, придётся попортить здоровье этому простецу-богатырю и уходить сегодня ни с чем.

– Семён, не смотри на меня так. Послезавтра Гарик со своими ублюдками опять приезжает, а ты знаешь, что ему нужно, помимо денег, – пояснял тем временем козлобородый второму мужику так тихо, что будь я обычным человеком, уже не услышал бы. – Мне отдавать своих рабочих, как он требует, всё равно что серпом по горлу. И перед людьми стыдно и совесть не позволяет! А посадский неучтёныш, он и есть посадский неучтёныш, одним больше в Москве, одним меньше – никто и не заметит.

– Согласен, – махнув рукой, с хрипотцой в голосе ответил тот, который был в шинели поверх спецовки. – Своих людей следует беречь. А Гарику всё равно, кто там у него в клетках выступает. Главное, чтобы было свежее мясо.

«Интересно девки пляшут по четыре прямо в ряд!» – мысленно усмехнулся я, вспоминая строчку из уличной комедийной постановки про хитрого старосту, решившего организовать у себя в селении варьете с полисными актрисками, а чтобы посадские бабы не просекли «что к чему», утверждавший, будто это знаменитый московский балет «Лебединый пруд», а Чёрный Лебедь не демонстрирует со сцены срам, а просто перед смертью у неё облетело оперенье!

– Дядя! Так что? Главный начальник? – радостным идиотом заорал я, будто до меня это только что дошло, и без проблем вывернулся из захвата, чуть придержав кулак опешившего от такой наглости бугая так, чтобы он сам ослабил хватку от боли.

Оказавшись у Санька за спиной, недолго думая, обхватил мужика вокруг талии правой рукой и прямо так, закинув закричавшего, задрыгавшего руками и ногами в воздухе амбала себе на плечо пузом вверх, бодрым козликом побежал обратно к вытаращившей глаза парочке. Мне как чародею, пусть даже студенту, провернуть подобный фокус, просто подав в мышцы живицу, раз плюнуть. Да любая из наших девушек могла бы играючи жонглировать этим двухметровым с антресолькой парнем и даже не вспотеть. Вот только откуда об этом было знать обычным простецам, а то, что одарённых поблизости нет, я тщательно отслеживал.

– Так ты тут самый главный? – повторил я, преданно глядя на козломордого. – Ну, тебя этат начальником кликал!

– Да-а… – медленно произнёс он, ловко увернувшись от едва не лягнувшего его сапогом по лицу Санька, в тщетных попытках освободиться дергающегося у меня на плече. – Я здесь главный распорядитель…

– Слухай! А может, ты возьмёшь меня на работу? Я очень старательный! – выпалил я, проглатывая кое-какие буквы и делая вид, что очень разволновался. – Я сильный! Очень-очень! Тятя по молодости валуны заставлял в поле ворочать, вот я и так…

– Вижу… – пробормотал распорядитель, поправив очки и переглянувшись с тем, кого называл Семёном. – Ты человечка-то моего на землю поставь… Саша, спокойно! А скажи-ка мне…

– Никакий я, – гордо заявил я, удержавшись от того, чтобы не поглумиться и не сбросить живой груз прямо на задницу, и аккуратно опустив тут же собравшегося прописать мне прямой в челюсть, красного, как рак, мужика. – Похабыч! Из Колымок мы. У нас по осени знайте, какая клюква растёт!

– Да-да-да. Клюква, – покивал козлобородый, пропуская мимо ушей похвальбу. – Скажи Никакий…

– Похабыч, – упрямо подсказал я.

– Никакий Похабыч, – немного раздражённо поправился распорядитель, – а вот сколько тех вон мешков ты мог бы поднять за раз?

– Ну-у-у… – протянул я, глядя сквозь открытые ворота склада на сложенные поленницей брезентовые мешки, судя по маркировке, заполненные цементом, по шестьдесят килограмм в каждом, и тупо повторил: – Я сильный!

За проверкой дело не стало и при помощи Санька, явно желавшего за свой недавний позор почесать кулаки о моё лицо, меня быстро нагрузили мешками на оба плеча. Оказалось, что, будучи носителем огненной стихии, я при применении живицы вовсе не такой уж и сильный, каким мнил себя до сих пор. Так для примера, хоть мы и не проверяли этого в Академии на практике, Золотой Мальчик Алтынов со стихией земли вовсю хвастался в своё время, что легко поднимает полтонны. Моим же пределом, при котором я могу ходить, но бегать уже трудно, оказалось четыре пешка по два на каждом плече. То есть двести сорок килограмм, в то время как с пятым у меня уже подгибались ноги, и я мог разве что ползать.

Впрочем, и этого достижения хватило, дабы поразить простецов.

– Кузьмич, – потрясённо прохрипел Семён, поглубже закутываясь в свою незастёгнутую шинель. – Нахрен Гарика! Брать надо парня! В мою бригаду пойдёт! Да он один у меня дополнительный паровой кран на погрузке каталок заменит!

– Сам понимаю, – процедил козлобородый. – А уродам кого отдать?

– Да Ефима-алкаша! – воскликнул его собеседник. – У Федотыча на него и так целая гора взысканий за безудержное пьянство! Да он раз в два месяца из запоя по три недели не вылезает!

– У Ефима семья. Старуха мать на руках, жена с осени белым поветрием больная и шестеро детишек, – прошипел распорядитель, зло посмотрев на Семёна через блеснувшие в свете фонаря очки. – Они по миру пойдут, а я грех на себя в восемь лишних душ брать не желаю! Да и работник он хороший покуда трезвый. В машинерии смыслит.

– Тогда Поэта, – крякнул бригадир. – Он всё равно бесполезен, только из жалости и взяли. А в последнее время и вовсе повадился народ правашскими речами баламутить.