Евгений Прядеев - Калининградский сувенир

Не понимая, что делать с бульдозером, я решил просто развернуть его. Рванув на себя правый рычаг, я с радостью увидел, что машина слушается управления. Бульдозер начало заносить в сторону, но в этот же момент я почувствовал, как меня обдало могильным холодом, а грудь сдавило так сильно, что я не могу сделать даже вздоха.

С огромным трудом повернув голову, я увидел слугу барона фон Ауэра. Надо сказать, что сейчас бледный юноша совсем не напоминал того застенчивого скромняшку, с которым мне довелось познакомиться пару дней назад. Он смотрел на меня с чувством превосходства и презрения, а движения были четкими и уверенными.

Дышать я уже перестал, но слуге видимо этого показалось мало, потому что острой болью пронзило грудь. Моё сердце начало биться значительно медленнее, и наверняка лишь медвежья живучесть не давала до сих пор потерять сознание.

Именно в этот момент я понял, что иногда всё-таки хорошо быть толстым. После того, как я навалился всем весом на рычаг бульдозера, уже можно было ни на что особо сильно не отвлекаться. Железную махину занесло вправо, снеся ковшом один из столбов, поддерживающих крышу.

Описав не особо изящный полукруг, нас развернуло в обратную сторону. Я сполз с рычага и с чувством глубокого удовлетворения наблюдал за тем, как бульдозер приближается к котловану.

Что-то ударило меня по голове, а затем я осознал, что непроизвольно бьюсь затылком о стенку кабинки. Я воспринимал происходящее отстраненно, то ли от ударов, то ли под воздействием какой-то магии. Главное, что бульдозер никак не угрожал Мирону. Сейчас он свалится на дно огромной ямы и всё закончится.

Над ухом выругались на неизвестном мне языке, а затем ощущение чужого присутствия внезапно исчезло.

Надо признаться, крайне вовремя, потому что до края осталось буквально несколько метров. Я напряг последние силы и прыгнул как можно дальше, надеясь, что не зацеплюсь за продолжающие грохотать гусеницы.

До чего ж хорошо лежать на земле и дышать! В холодной грязи на стройплощадке, с кровоточащим затылком, но зато дышать полной грудью. Я перевернулся на живот и приподнял голову.

Мирон продолжал драться с ауркнехтами, но клубов дыма за его спиной уже не было. Судя по всему, в этом была заслуга Волченкова, который заканчивал рисовать на стене бытовки какую-то сложную фигуру.

Я увидел, как Леонид с разбега ногой вперёд ударил в спину одного из ауркнехтов, затем он оттолкнулся от карлика, как от ступеньки, и, подпрыгнув, схватился двумя руками за висящий герб. Напрягшись всем телом, Безопасник для верности упёрся ботинками в стену бытовки и рванулся назад, отдирая от стены злосчастную деревяшку.

Ауркнехты завизжали и рванулись к Волченкову, но неожиданно для себя оказались между двух огней. Окровавленный, весь в изодранной одежде Мирон не собирался сдаваться. Матерясь в лучших традициях преподавателей тактики общевойскового боя нашего института, мой напарник, ежесекундно протирая глаза, шёл по пятам карликов и размахивал так и не выпущенным из рук молотком.

Выглядело со стороны это всё, возможно, красиво, но я понимал, что моему другу очень и очень больно. Воспользовавшись тем, что ауркнехты постоянно отвлекаются на Мирона, Леонид кинулся к своей сумке. Покопавшись внутри, он извлёк какой-то агрегат и пластиковую бутыль.

Встав над гербом и не обращая внимания на вцепившегося ему в ногу слугу хозяина усадьбы, Волченков чуть поколдовал с механизмом, и я понял, что это бытовая газовая горелка. Узкий язычок пламени коснулся деревянных завитушек и в этот же момент мои уши заложило от пронзительного крика.

Кричали ауркнехты, замерев на месте и глядя на герб, причём один из них не обращал внимания на удары молотком, которыми щедро осыпал его Мирон. Вот он упал, получив серьезные повреждения головы, но даже тогда его постепенно стекленеющие глаза продолжали смотреть в сторону герба майората.

Волченков оставил попытки стряхнуть карлика с ноги и прижег его пламенем своей горелки.

Слуга заверещал и закрутился на месте, пытаясь затушить огонь, легко занявшийся на ткани балахона. Мне показалось, что он попытался сбросить одеяние на землю, но затем отпрыгнул от безопасника и начал кататься по земле.

Леонид уже не обращал на коротышку никакого внимания. Несмотря на то, что рядом с ним крутился враг, казалось, что все его внимание целиком посвящено деревянной конструкции на земле. Мне вообще показалось, что Волченков забыл о существовании ауркнехта, как только тот отпустил его ногу.

У малыша всё-таки получилось потушить пламя на одежде, но он продолжал лежать на земле, не подавая признаков жизни.

— Хватит отдыхать, бездельник! — прохрипел мой напарник, взмахивая рукой. — Иди сюда, надо навести порядок.

Мирон схватил тело карлика, который по-прежнему валялся без движения, и за ногу потащил его к краю карьера.

Мне было не очень хорошо видно, получается ли у Леонида подпалить злосчастный герб. Безопасник упорно водил горелкой над деревянной конструкцией, но, судя по всему, старое дерево упорно сопротивлялось огню. Волченков тряс горелку, что-то кричал, по-видимому, ругался, но ни дыма, ни пламени пока не появлялось.

Тогда безопасник наконец вспомнил о бутылке, которая была отброшена в сторону под натиском ауркнехта и до сих пор валялась где-то рядом. Отложив горелку в сторону, он оглянулся и потянулся к сосуду, валявшемуся неподалёку.

— Может быть, просто разломать его? — предложил я Волченкову. Безопасник ничего не ответил, сосредоточенно возясь с пластиковой бутылкой.

— Мне кажется, что лучше всё-таки сжечь, — крикнул Мирон. — А то вдруг эти кусочки сохранят силу.

К этому моменту мой напарник уже дотащил до края карьера второго ауркнехта, бросил его рядом с первым и теперь победоносно оглядывался на меня. Резкий порыв ветра швырнул его лицом в грязь и протащил по земле несколько метров.

— Конечно, сохранят! — расхохотался появившийся рядом с ним барон фон Ауэр. Он подошел к Мирону и наступил ему на спину, мой друг захрипел, извиваясь от боли.

— Отойди от моего фамильного герба! — Приказал он Волченкову, стоящему с бутылью в руке. — Быть может тогда я сохраню жизнь тебе и тем, кто пришел сюда с тобой.

— Обязательно, — кивнул Леонид и перевернув бутыль начал обильно поливать деревянную фигуру. Барон заверещал что-то на немецком, а Мирон захрипел еще сильнее. Я рванулся к нему, но тут же почувствовал могильную силу, держащую меня и мешающую двигаться. Не оборачиваясь, чтобы не терять времени, я рванулся еще сильнее и начал материться. Из моего рта вылетали самые грязные слова, которые я только слышал в своей жизни. Русские, армянские, киргизские, узбекские… Я орал и мне казалось, что с каждым новым криком движения даются мне легче.