Вячеслав Седов - Две Цены

— Бритва, дело дрянь! Наши гвардейцы поехали на помощь стражам границ у имперского тракта. Там, по слухам, те двое, что на тракте наперерез нам выскочили, помогли одной чернокнижнице и Черным Псам раздолбать остатки ордена Белых Волков!

Воцарилось гробовое молчание, прерываемое изредка тихими проклятиями, что цедили сквозь зубы те из наемников, которые сразу поняли, что это может значить для их отряда.

— Чёрт! Вот теперь точно припомнят!!! — сплюнул под ноги раздосадованный Гортт.

Первый снег в Cеверном Феларе выпал ранним утром, осыпав серебром приграничный городок и поля вокруг. Снежинки кружили меж печных труб, оседали на крышах и растворялись в слякоти дорог, припорошив жухлую траву на обочинах. В сером утреннем небе гулял ветер, раскачивая лопасти мельниц. Он кружил на улицах вихри, сдувая снег с черепичных крыш на головы прохожих, но они лишь сильнее запахивались в плащи и направлялся дальше по своим делам. Люди не понимали радости младшего отпрыска Сильфа, который так увлеченно играл с первым в этом году небесным серебром. Баловник никак не унимался, забираясь под полы одежды, за поднятые воротники и срывая широкополые шляпы. Но прохожие никак не хотели замечать красоты первого снега, даже когда отчаявшийся ветер бросался им прямо в глаза.

Старая церквушка к северу от города открыла свои двери и на паперти чернела фигура звонаря, задравшего голову вверх. Единственного из всего городка, кто с неподдельной радостью встречал первый снег. Ведь это была ещё одна спокойная зима…

Прошло немало лет, но память человеческая после больших потрясений будет ещё долго отмечать заведенную временем смену сезонов по-особенному, если до этого привычная цепь хоть раз обрывалась, окрашивая в кровавый багрянец снег, а серый печной дым заменяла черная завеса пожарищ.

Этому городку, который миновали, казалось, самые страшные из ужасов войны, всё равно было, что вспомнить из мрачной эпохи Сокрушения Идолов. Разорение кругом, бесконечное ожидание своей очереди быть спаленным дотла, стоны и мольбы добравшихся до порога беженцев…

Звонарь тяжело вздохнул, слушая завывавший в стенах церкви ветер.

Жители кутались в плащи и редкими силуэтами проходили то тут, то там этим ранним утром, но теперь так было не потому, что большинство сидело по домам и тряслось от страха. Нет. Год выдался урожайным, и гуляния продолжались до глубокой ночи. Люди праздновали. Веселье царило в домах до рассвета. Вот и не видно теперь никого с утра.

Звонарь мотнул головой, стряхивая подступившую грусть, что принес вместе со снегом этот ветер, который невольно напоминал о многом из того, чего не хотелось вспоминать. Еще лучше было бы и вовсе забыть.

Начинался еще один новый день. И вот уже смотритель ночных улиц возвращается, бредет устало, повесив на пояс колотушку. Рядом его рослый племянник несет в руках потушенный фонарь. По всему если судить, парень собирался вскоре сменить старика на незатейливой службе. По обыкновению они направлялись в кабачок, чтобы внести туда на усталых спинах новый день и согреться у камина, пропустив кружечку крепкого перед тем, как отправиться на боковую.

Всё снова шло своим чередом…

Даже всадник, который ехал по дороге следом за ними, был теперь не редкостью в этих местах. Сюда частенько сворачивали незнакомцы с большого тракта, направляясь к тем, кто торговал в топях за рекой. И совершенно безбоязненно, ведь пограничная стража смотрела на это сквозь пальцы. В конце концов, именно серые дороги превратили небольшую деревню из числа многих, что были в долинах к северо-востоку, в некое подобие города, пусть небольшого и редко отмечаемого на крупных картах, но, тем не менее, города! А это звучало гордо. Особенно после войны. Особенно в Северном Феларе.

Звонарь еще раз вздохнул, поежился и скрылся в церкви, заперев двери.

Всадник же продолжал следовать за смотрителем ночных улиц и его племянником, держась позади. Старик несколько раз опасливо обернулся. Незнакомец восседал на черном жеребце, закутанный по уши в плащ с надвинутой на глаза шляпой. Как только преследуемые начали оборачиваться и ускорять шаг, всадник нарочито выпрямился в седле и задрал голову. Было заметно, как он то и дело вздрагивал от холодного ветра. Вскоре все тот же ветер, так неприветливо встретивший приезжего, принес с собой аромат жаркого, сдобренного луком. Всадник не стал ждать и, позабыв о напускной значительности, поторопил коня, обгоняя шедших впереди мужчин.

Бросив поводья удивленному мальчишке, который вообще-то отводил лошадей в стойла не за пустую благодарность, странник практически ворвался внутрь кабачка, чье название разобрать на маленькой дощечке с облупившейся краской было невозможно, да и не за чем. Всё равно он был единственным в окрестностях по эту сторону реки, а это, стало быть, на пару десятков миль по окружности, если не больше.

Войдя внутрь, незнакомец столкнулся нос к носу с ругающимся, как сапожник, долговязым седым мужчиной. Тот покидал заведение, подхватив со стола широкополую шляпу и раздраженно одергивая короткий плащ.

— Какого дьявола!? — седой мужчина оттолкнул вошедшего со своего пути и, бросив через плечо пару проклятий и обещание вернуться со стражей, адресованное сидевшему за столом единственному посетителю, ударом ноги распахнул дверь и вышел. Тот, кому предназначалась угроза, примирительно поднял кружку и пообещал вдогонку выпить за здоровье своего хулителя. Кабатчик предвосхитил просьбу, тут же выставив и наполнив кружку. Услышав звук льющегося пива, постоялец устало поднялся, тряхнув копной багряных волос, и, потирая кончики острых ушей, направился к стойке. На спине короткой куртки полукровки приезжий заметил огненные перья, вставленные в ряд серебряных креплений на лопатках, и нахмурился, догадываясь, какой священной птице они раньше принадлежали.

— Что вам угодно, сударь? — бросил новому посетителю хозяин, отирая руки о фартук.

— Любезный, — ответил на вопрос звонкий молодой голос из-под нахлобученной на глаза шляпы, — не дозволите путнику погостить у вас? Я очень устал с дороги. Проявите каплю милосердия, накормив чем сможете того, кто откликнуться на просьбу местного старосты.

— О чем речь? — сухо бросил кабатчик, понимая, что речь идет о дармовщине, в тоже время широко улыбаясь остроухому постояльцу, который выложил на стойку пару золотых монет.

— Теперь, я полагаю, мы в расчете за ночлег, питие и еду? — послышался отдающий металлом голос полукровки.