Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

Становилось холоднее.

На следующий день пески эрга незаметно закончились, и вокруг нас встали растения. Чужие, каких я раньше не видел.

Перед нами раскидывалась плоская каменистая равнина, а за ней вставали серые, печальные горы. Небо затягивали ровные серые тучи.

Все танцевали меж камней, бактрианы ревели, а я не хотел спускаться на землю, смотрел на все сверху. Нашли небольшой ручей. Бенкей принес мне баклагу с водой, и я наклонился в стремени, чтобы принять этот подарок, улыбнулся амитраю, но мне казалось, что у меня треснет лицо.

Я отпил глоток пресной воды, отдал баклагу, а потом вынул трубку из багажа Бруса и набил ее бакхуном.

— Условия совершенно ясны, — объяснял Н’Гома. — Посреди пустоши есть линия, выложенная большими камнями. И еще одна. Мы можем пересекать первую, но не можем и шага ступать за вторую. Никто не может ее пересечь, иначе погибнет. Они, люди-медведи, ведут себя точно так же. Переходят через первую из них — но не могут перейти через вторую. Между линиями мы выкладываем свой товар и отступаем. Они его осматривают и рядом кладут плату. Если она достаточная, мы подходим и забираем ее в мешки. Если слишком мала — отступаем и ждем. Они либо добавляют, либо нет. Мы тоже можем что-то добавить либо убрать. Так это действует. И действует уже много лет.

— И никто не обманывает?! — спросил Бенкей. — Это же легко.

— Если мы обманем, они начнут убивать караваны. Если они — мы перестанем приезжать. Все просто. Даже амитрай должен это понять.

Следующие дни мы носили товар. Мешки с плитками соли, хорошо запечатанные кувшины и свернутые шкуры каменных волов. Всего было немало. Мы складывали товар за линией валунов, в местах, которые показывал Н’Гома, и возвращались за следующим.

На нашей стороне горел большой костер, который должен был передать весть о прибытии каравана, но люди-медведи не появлялись.

Мы ждали. Скучая и теряя время, жгли костры и пытались охотиться. Но кроме кроликов, на этих пустошах мало что можно было добыть.

Через четыре дня мы услышали мрачный рев рогов, и у подножия гор появился огонь. Большой гудящий костер.

Мы смотрели, как они подходят к нашим товарам, как подъезжают их грубые повозки с плетеными будками. Потом мы едва ли не окаменели от удивления.

Люди-медведи были чудовищами. Я полагал, что это просто название племени, как наши клановые имена. А это оказались огромные, кудлатые монстры, вполовину выше взрослого мужчины, с клыками, которых не устыдился бы тигр, и с мощными руками, что доставали до самых коленей. Я видел какие-то части одежд, пояса, фрагменты доспехов, но видел также, что им необязательно ходить на двух ногах, как людям.

Я подошел, насколько было дозволено, и смотрел на них из-за скал. Не слышал ничего, что напоминало бы человеческий язык. Только хриплое порыкивание и нечто, звучавшее как лай — если бы собака была размером с пони.

Я почувствовал беспокойство и пошел к Н’Гому, что грелся у огня с кубком отвара в руке.

— Но это же чудовища, — сказал я. — Как они могут торговать?

— Не знаю. Я видел и меньших. Те тоже выглядят ужасно, но, кажется, поумнее. По крайней мере, считать они умеют. И у них есть чем заплатить.

— Ты никогда ни с одним из них не говорил?

Он пожал плечами.

— Естественно, нет. Я объяснял тебе, как торгуют. Кладешь товар и забираешь плату. Сам. С кем тут говорить? Смысл разговора — немного больше соли или золота.

Я сел, скрестив ноги, принял чару, осторожно поставил ее на циновку и взглянул в тигриные глаза Н’Гомы.

— Ньямбе Н’Гома, как ты сделаешь, чтобы мы попали в страну людей-медведей?

— Ты разве не понял, кирененец? Никто не может зайти за валуны. Никто. Ни я не сумею этого сделать, ни Подземная Мать — никто. Тот, кто пойдет туда, будет убит.

— Ты знал, что мы должны пробраться дальше. Что мы идем в страну волчьих кораблей, я говорил тебе это сто раз, ньямбе Н’Гома. Ты нас обманул!

— Вы сказали: Н’Гома, проведи нас сквозь пустыню, куда ходят твои караваны. Я это сделал. Не могу сделать так, чтобы вы перешли за валуны, потому что не сумею. Олимвенга усури.

Я выпил отвар и ушел, трясясь от злости. Ничего не говорил Н’Гоме целый день, зато собрал своих следопытов.

— Мы можем прорваться, — предложил Бенкей. — И не такое мы делали.

— На чужой земле? Сквозь толпы торгующих чудовищ? Как? Переодевшись в медведей? — разозлился Сноп.

— Мы можем пойти на юг, пока не кончится то место, где они торгуют. Это ведь не базар, что тянется до конца мира, — сказал я.

— Я бы на их месте был осторожен, — заявил Н’Деле. — Если правила таковы, наверняка не без причин. На этой пустоши заметно, кто уходит по линии раздела вместо того, чтобы возвращаться в пустыню. Они пойдут за нами, и всё. У них тут горы и леса, а у нас плоское ничто до самого Амитрая. Мы не увидим их, но будем как на ладони.

На следующий день Н’Гома призвал меня снова. Я пошел, хотя при виде его меня одолевала злость.

— Ты знаешь, что такое « ньямбе », сын Копейщика?

Я признался, что нет.

«Купец»? «Благородный»? А может, «обманщик»?

— Это значит «дядюшка», парень. А знаешь, что скажет тебе дядюшка Н’Гома?

— Что я могу ни с чем возвращаться в Амитрай. Просто под нож, дядюшка.

— А зачем в Амитрай? Поезжайте с нами, в Кебир. Это красивая страна. Степи, леса, солнце. И люди там смеются над вашей Праматерью.

— Мы не можем ни вернуться, ни ехать в Кебир, Н’Гома. Наша дорога ведет в другие места.

Я отвернулся. Он позвал меня снова.

— Есть один способ, кирененец! Способ пройти за камни.

Я подошел к нему.

— Какой?

— Вы не должны этого делать. Только если на то будет ваша воля.

— Слушаю.

— Линию камней может перейти товар, сын Копейщика. Чтобы ее перейти, вы должны стать товаром.

— Спрятаться в мешках с солью? В бочках?

— Нет! — крикнул Н’Гома. — Они бы посчитали такое обманом. Я не могу заменять соль людьми.

— Тогда как?

— Связанными. Усаженные рядом с мешками соли и шкурами. Как товар.

— Ты хочешь продать нас в рабство этим чудовищам?

— Это единственный способ, тохимон. Я дам вам спрятанное оружие, а путы мы завяжем так, чтобы было легко освободиться. Если вы желаете перейти валуны, должны сделаться товаром.

— Я должен поговорить с людьми.

Когда солнце встало над равниной, мы сидели в ряд между бочками, мешками и штуками шкур. Сидели молча.

— Иной раз я жалею, что я — кирененец, — вздохнул Бенкей.

— Ты совсем не кирененец, — фыркнул Н’Деле.

— Вы уверены, что хотите этого? — спросил я. — Я дал вам выбор. Сбросьте путы и убегайте. Я должен. Вы — нет. Езжайте с Н’Гома в Кебир!