Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

— Говорят, что были, — ответил я. — Но я никогда и ни одного из них не видел.

— Я сам Ведающий, — пояснил Мрак. — И хотя не могу объяснить причин, полагаю, что в ночь грозы состоялся обряд Вопроса. Я это почувствовал. Тогда многие погибли. Сперва от силы обряда, потом — от мечей. Когда дела подходят к концу, можно пытаться искать ответ, как это было сделано после поражения в долине Черных Слез. Круг соединенных Ведающих тогда на миг становится единым мощным сознанием. На миг открываются тропы в будущее, узнается скрытое. Многие гибнут, многие платят за это безумием. А ответ не всегда понятен. Он словно приказ, отданный молодому парню, чтобы тот отправился в путь безо всякой причины, на самый край мира. И лишь когда ты туда доберешься, станет понятно, зачем и ради чего. Разве император каждый день отдавал подобные приказы?

— Никогда, — ответил я. — Любой из его людей всегда знал, что и для чего он должен делать.

— А куда ты сейчас хотел добраться? Когда странствовал по аширдымскому тракту?

— В городок Нахильгил, вблизи Саурагара. В пустыне Конца Мира.

— Значит, ты должен туда отправиться. А мы должны сделать все, чтобы ты туда добрался. Здесь ты остаться не можешь. Есть и еще кое-что, тохимон.

— Что-то, что ты увидел в своих видениях, в дыму и текущей воде? — спросил Фитиль.

— Верно. За ним идет смерть. Я видел ее в своих видениях. Она идет по его следам, и она уже недалеко. Однако я не знаю, что это значит.

— Смерть идет за всеми нами. Порой стоит у самого порога. Здесь нет ничего нового. Что ты предлагаешь?

— Вылечим его товарища. Снарядим их в дорогу и дадим несколько человек, которые доставят их в Нахильгил. Как можно скорее. Под видом охранников и защитников. Пусть они не блуждают, и пусть никто не сумеет встать у них на пути. Они должны добраться туда, куда им предназначено, причем — как можно скорее.

— А какой от этого толк? Особенно для тех, кто останется здесь?

— Возможно, мы это узнаем, когда он доберется, куда должен добраться. Так уж устроен обряд Вопроса. Может, все дело в том, кого он там встретит. А может, он просто столкнет камешек, что вызовет лавину. А может, станет искрой, от которой возгорится пожар. Ответ, который получили Ведающие, — не пророчество. Это шанс. Возможно, совсем крохотный. Но нам понадобится любой.

— И потому я должен отдать ему пару бесценных людей и отправить на край пустыни, хотя он сам не знает, зачем и к чему оно все, — медленно произнес предводитель. — Поскольку — возможно — Ведающие совершили во дворце некий обряд. И в результате этого обряда возможно — повторяю, возможно — появилось видение, которого никто не понимает, но исполнение которого дает нам шанс выжить. Я верно понял твои слова, Мрак? Я ведь командир. Я смотрю под ноги. Тут есть люди, которые мне доверились. Они решили, что я лучше прочих знаю, как поступить. Для меня важны копья, мешки дурры, кони и мечи. Я могу их подсчитать и ответить: есть шанс. Или — шанса нет. Я живу на земле и смотрю в землю, Мрак. Я вижу вещи, которые обладают значением, и те, у которых значения нет. Я не занят погоней за ветром, снами и светом луны. Я не вмешиваюсь в дела надаку и проклятий урочищ. Я верю в Создателя, но он далеко. Он сделал людей свободными, и потому не в силах нам помочь, поскольку тогда бы мы перестали решать сами. Поэтому в мире есть зло и есть амитраи. Но еще есть клинки и руки, чтобы им противостоять. Такие вещи я понимаю.

— Жаль, что пророчица не думает, как ты, — ответил Мрак из-за своей кольчужной завесы. — Когда бы она взглянула на имперскую армию, когда бы подсчитала клинки и мешки дурры, наверняка никогда не покинула бы свою пустынную пустыню. Но она предпочла гнаться за ветром и светом луны. Верить снам. И теперь ее сны должны стать снами всех по самое Всеморье, Кебир и Нассим.

Я отпил еще один глоток из своей деревянной фляги. Напиток сильно отдавал специями и травами, у него был странный привкус, но не резкий, как у амбрии. Руки мои уже не тряслись, меня медленно охватывало равнодушие. Не спокойствие, а именно равнодушие. Тьма, которая угнездилась внутри меня, словно сжалась, но осталась тьмой. Черной мрачной пропастью.

— Возможно, я поступлю, как ты советуешь, преподобный, — заявил предводитель. — А может, поступлю иначе. Я должен подумать. Когда решу, ты об этом узнаешь. Найди парню какой-то угол и проследи, чтобы вылечили его друга.

— Тохимон?

— Да, парень?

— Я не знаю, насколько это далеко отсюда, не знаю и сколько времени прошло, но знаю нечто, что может быть важно, — заявил я. Фитиль смотрел на меня неподвижным, уставшим взглядом. — В селении Аширдым обитает немного жрецов. Всего несколько. Есть там одна старая Ведающая, которая может оказаться опасной. Но архиматрона не имеет никакой силы. Не может деять, не умеет и править. Она лишь следит за мостом и задерживает множество путников. Часть убивает в храме, а часть направляет в амбары. Между ними есть как кирененцы, так и другие люди, которые бегут от власти Праматери и Красных Башен. А весь город завален дуррой, там полно стад скота, которых жрица не желает отдавать высоким родам, поскольку боится, что попадет от них в зависимость. За всем этим присматривает едва ли бинхон пехоты и хон легкой кавалерии. Загонщики. Они из «Змеиного» тимена, скучают и у них низкая мораль. Есть еще храмовая стража. Хон, может, два. Сборная солянка. Бандиты и мародеры. К тому же за городом, не далее, как в перестреле за мостом, теперь появилось урочище. Я знаю, поскольку видел это собственными глазами. Это все. Я подумал, что если бы я был пахан-деем или тимен-басааром, я бы хотел об этом услышать.

— И что бы ты сделал, если бы услышал?

— Послал бы туда бинхон быстрой кавалерии и столько повозок, сколько бы нашел. Захватил бы город, сжег башни, освободил людей и забрал припасы. А от архиматроны узнал бы, как теперь звучит новый язык барабанов. Со времени, когда я видел город, там что-то могло измениться, и, конечно, ты можешь полагать, будто я вру. В таком случае несколько разведчиков быстро разобрались бы на месте. А легкая кавалерия может пойти врассыпную и отступить — если что-то пойдет не так.

Фитиль снисходительно улыбнулся и кивнул. Потом посмотрел мне в глаза:

— Несмотря на молодость, ты думаешь, как командир. Невольно задумаешься: кто ты, сын Копейщика? Но скажу так: как бы ты склонил архиматрону, чтобы та выдала язык барабанов? Попросил бы ее? Запугал бы? Раскалил бы добела железо? А может, приказал бы Н’Гвембе воткнуть ей в голову иглы?

Я молчал.

Монах поднялся в звоне кольчуги и взял меня за плечо.

— Пойдем.

Снаружи светило ослепительное солнце и висело огромное синее небо. С вершины странного плоского взгорья мы видели далекий горизонт, исчезающий среди сияющей мглы. Бесконечные болотные просторы и невысокие холмы, что маячили с одной стороны; сухую, пустынную равнину, покрытую кустами и камнями с другой, до самых встающих вдали рыжих, мрачных горных вершин.