Ярослав Гжендович - В сердце тьмы

И тогда я увидел, что факел держит всего один человек. Девушка, одетая в узкое платье с красными и золотыми полосами, со лбом, перевязанным рябой повязкой, с которой свисали ленты и блестевшие в свете огня побрякушки.

Девушка дрожала от холода или страха, факел затрясся в ее руке, когда мы подъехали ближе. Она опустила горящий конец, осветив стоявшую у ее стоп миску, в которой что-то лоснилось. Потом факел передвинулся с гудением пламени, сыпля искрами, и осветил лежащий под татуированными в мелкие узоры ногами бурдюк. Девушка отступила и сунула факел в металлический держатель на стене.

Мы смотрели на это молча, а я — и вовсе чуть не в себе. Еще миг назад я был сталью и камнем, теперь ко мне возвращалась жизнь. Меня интересовало лишь то, чтобы не свалиться на землю, нашпигованным стрелами загонщиков.

Сноп рявкнул что-то по-амитрайски своим скрипучим голосом — что-то, что прозвучало как «дань!».

Крюк соскочил с седла, подошел к девушке, а потом потянулся к бурдюку на земле. Открыл его, понюхал, чуть приподняв повязку, а потом вручил ей и сделал приглашающий жест. Та схватилась за горлышко трясущимися руками и немного отпила. Крюк дернул нетерпеливо мешок, девушка подавилась, но сделала несколько больших глотков. Теперь бурдюк взял следопыт и отпил, прополоскал рот и выплюнул, кривясь, на камни. Подождал немного, кивнул и вручил бурдюк Снопу.

Я смотрел, не понимая, с ощущением, что передо мной разыгрывается какое-то представление.

Сноп соскочил на землю с бурдюком в руках, а Крюк снова прыгнул на коня. Я смотрел, как наш предводитель подходит к миске и равнодушно шарит между постукивающими там предметами, которые выглядели горстью блестящих камешков либо битым стеклом. Вынул пробку и глотнул немного вина, затем взял факел и осветил девушку.

Она подняла дрожащие ладони к медным застежкам платья, но не могла с ними совладать. Сноп потянулся за своим коротким ножом и разрезал ей платье, потом схватил за плечо и легонько толкнул в направлении чего-то, напоминавшего хлев.

Кривая дверь затворилась за ними со скрипом, а мы ждали, сидя в седлах и не перемолвившись и словом. Из хлева донеслись стоны и вздохи девушки, это продолжалось какое-то время, потом установилась тишина.

Я кашлянул в смущенье и уставился на голову своего коня, который застриг ушами и вопросительно фыркнул. Я услышал сдавленный вскрик, который перешел в пугающий, короткий вопль, который не издало бы человеческое горло.

Я помертвел и в один миг понял, что следопыты — люди, которые, находясь в своей стихии, становятся совершенно безнаказанными. Как лютые волки. Она не сумела его удовлетворить? А может, у следопыта просто был такой каприз? Может, он просто любил убивать?

Но они же кирененцы. Их приставили ко мне, они в каком-то смысле были моими людьми, а потому я почувствовал себя преданным. Измазанным. Словно бессмысленное преступление Снопа обрызгало меня.

Отворилась дверь. Сноп вышел, вытирая клинок меча пучком соломы, потом бросил кому-то бурдюк и присел у миски с драгоценностями. Мне хотелось зарубить его на месте, пока он сидит со свешенной головой, а на меня никто не смотрит. Потом — погоню к воротам и дальше, в Нахильгил.

Я сжал руку на рукояти меча, но из хлева вышла девушка. Целая и невредимая, пыталась привести в порядок распоротое спереди и измазанное в навозе и грязи свадебное платье.

Сноп высыпал камни в мешочек, после чего, выбрав две драгоценности, кинул их девушке и снова исчез в хлеву. Когда он вернулся, неся окровавленного мертвого ягненка, и приторочил его к седлу, я почувствовал себя дураком.

Девушка осталась позади, а мы отправились ко вторым открытым воротам. Рядом находилась точно такая же будка стражников, как на въезде, но темная, запертая изнутри и мертвая, словно там никто не обитал. Когда мы выехали на тракт, ворота бесшумно затворились за нами, мы услышали звон цепи.

Проехали.

Я молчал до самого рассвета, когда мы нашли закрытое место и остановились на отдых. Чувствовал я себя глупо.

— Там в кишлаке… — я сглотнул. — Я думал, ты убил девушку. Что случилось?

— Сквозь село проехал отряд горных разбойников, — пояснил он. — Не в первый и не в последний раз. Драгоценности, вино и девушка — затем, чтобы они оставили село в покое.

— А зачем ты зарезал ягненка?

— Он вел себя, как разбойник, — фыркнул Брус. — Просто должен был что-то украсть. Если бы не было ягнят, он отлил бы на улице или разбил чьи-то горшки.

— Лучше зарезать ягненка, чем девушку. Мое го-ханми уже не в лучшем состоянии, и мне, сказать честно, все едино. Но дело в том, чтобы не одичать от войны. И все же — благодарю за доверие, тохимон.

— Прости, — сказал я сухо. — Я не знаю тебя, а видеть приходилось всякое. И оно выглядело…

— И что бы ты сделал? Ехал бы дальше в сопровождении безумца?

— Не знаю, я уже привык, что война — триумф необходимости. Хотя тут никакой необходимости не было.

— Ты ошибаешься. Не было необходимости убивать девушку, но была сделать что-то разбойничье. Твой спутник надо мной смеется, но он прав. Впрочем, я не заметил, чтобы вы презрели это мясо.

Горы кончились, превратились в невысокие холмы и одинокие скалы. Мы съехали с дороги и отправились напрямик пустошами, а через пару дней увидели вдали постройки, словно гору покрывала мелкая сыпь. Вставал рассвет.

— Нахильгил, — заявил Сноп. — Теперь будет интересно.

— Ты о чем? — спросил я.

— Сюда мы должны были добраться. Ты встретишь тут свое предназначение?

Я пожал плечами. Сам не знал, что будет дальше. Искренне говоря, я уже настолько привык к дороге, что не представлял себе, что можно просто куда-то дойти.

— Нахильгил — лишь этап, — ответил я. — Мы должны тут кое-кого встретить, а потом двинуться дальше. В Нахель Зим. За Эрг Конца Мира.

Где-то позади раздраженно фыркнул Брус.

Далеко впереди по шляху тянулась группка людей, отсюда — крохотных, словно мураши, несколько ближе какой-то ребенок в свободной рубашонке погонял мекающих ковец.

— Спрячемся, — проворчал Сноп. — Движение тут, как на Праздник Воздушных Змеев.

Мы спешились и вошли между высохшими кустами и скалами. Далекий городок пропал из глаз.

Остановились мы на заброшенной ферме, стоящей в зарослях сухого кустарника. Несколько вылепленных из глины хат с запавшими соломенными крышами, стоящих в четырехугольнике вокруг колодца.

Мы глядели на притаившиеся между скалами дома, но среди кустов и странных, похожих на пучки перистых листьев деревьев ничего не двигалось.

Сноп тихонько прищелкнул языком, после чего сделал несколько быстрых жестов. Бенкей и Крюк сняли со спин луки, на животах соскользнули по песчаному склону, бесшумные, словно змеи.