Эдгар Грант - Сингулярность

– Хм... – Ник сделал несколько глотков энергетика и поскреб небритый уже несколько дней подбородок. – Я здесь чего-то не понимаю. Дыра возникнет у нас в Европе. Но мы, как и в прошлый раз, ожидаем лишь слабую активность на уровне 2–3 баллов. А в Штатах она почему-то возрастет до 7? Хорошо... Часть ее прироста может быть из-за испарения КЧД и за счет того, что она образовалась при более высоких энергиях. Но это по всем расчетам не больше 10–15%, а у вас выходит увеличение в два-три раза. Как ты это объяснишь?

– Поверьте, доктор Ривье, – с видом знающего человека улыбнулась Татьяна, – этому есть объяснение и вы его увидите в ходе эксперимента.

– Тата, брось ты эти шпионские штучки, – возмутился Ник. – Если я участвую в этом сумасшествии, я хочу знать все, что происходит.

– Не торопи события, все узнаешь завтра, – отрезала она и снова уткнулась в свой ноутбук.

– Ладно. Черт с вами. Только потом не обижайтесь, если у вас что-то пойдет не так. А почему вы не выбрали Йеллоустон? Я слышал, там для того, чтобы спровоцировать извержение, нужна гораздо меньшая энергия.

– Да у нас и времени-то на расчеты особо не было. Всю операцию сложили за пару недель. Но Рилфутский разлом, скорее всего, выбрали потому, что там будет «чистое» землетрясение, а если бы вскрылся Йеллоустон, то выбросил бы столько пепла, что на Земле пару лет стояла бы вулканическая зима. Холод жуткий, снег, все замерзло, жрать нечего. Азия, Африка, Латинская и Южная Америка просто вымерли бы. А тех, кто не вымер, пришлось бы потом кормить. Тебе это надо? А с разломом все просто – сдвиг смыкающихся плит, серия мощных толчков, пару дней афтершоков* (*Повторный сейсмический толчок обычно меньшей интенсивности ) и стабилизация. Никакого пепла, никакой лавы. Чисто, в общем. Йеллоустон находится в 4 тысячах километров от нашего разлома, поэтому там особой активности не ожидается. Толчки будут балла в два, а такое там происходит раз в неделю, так что, думаю, и на этот раз обойдется.

– Тебе хорошо говорить. Россия от этого в стороне, а вот Европу опять будет трясти неделю. Люди погибнут. Про Штаты я вообще не говорю. Их небоскребы посыплются, как карточные домики. Вы хоть делали предварительную оценку ущерба?

– Больше десяти триллионов долларов, а людей никто не считал, – не отрываясь от ноутбука, буркнула Татьяна и бесцветным голосом добавила. – А насчет России ты не прав. Моя страна получит свою долю жертв и разрушений в этой операции.

О жертвах думать было страшно, и Ник некоторое время сидел молча, рассеянно листая на экране свои расчеты.

– А как вам удалось обойти Гринберга? – наконец, спросил он. – Детекторы на коллайдере – это ведь его зона ответственности. Без его согласия вы бы не смогли установить оборудование. Или он тоже чей-то шпион?

– Нет. Гринберг хороший малый, и здесь он ни при чем. Просто после нападения на вас с Лиз и бомбардировки центрального офиса служба охраны ЦЕРН порекомендовала ему взять отпуск, уехать куда-нибудь до следующего эксперимента. Так что он должен через пару дней вернуться, а пока – я здесь хозяйка.

– Как оно у вас, у шпионов, ловко складывается. Одно к одному. Вот бы у ученых так.

– Работа такая, – скромно улыбнулась Татьяна.

Ник, пробегая глазами формулу, наткнулся на сегмент, изменения в который ему пришли в голову, когда он читал своей малышке детскую сказку про гоблинов и эльфов. «Вот и пойми сейчас, кто в этом мире теперь злобный гоблин, а кто благородный эльф?» – подумал он, и ему невыносимо захотелось вернуться домой в тот вечер, на теплую мягкую софу, но на этот раз взять совсем другую книгу и начать читать про что-то доброе, без резни, битв могучих магов и войн.

Кувейт. Джахра

База ВВС США

Коллеги оперативники звали его Сеньор* (*от английского senior – старший) , и не только потому, что в свои 62 года агент Харпер был самым старшим оперативником в регионе. Все, кто хоть немного знал о его богатом послужном списке, относились к его огромному опыту с должным уважением. Этот человек прошел через все войны и заварухи, которые затевались на Ближнем Востоке в последние сорок лет. Он мог стрелять из всего, что могло стрелять, водил танки и бронетранспортеры, мог управлять вертолетом, истребителем и бомбардировщиком. Жизнь научила его всему, но любимым делом оставалась оперативная работа. Ведь нет ничего лучше, чем хорошо спланированная и удачно проведенная операция, в которой ты участвовал лично. Начальство это знало и ценило, доверяя Харперу, несмотря на его серьезную должность в руководстве региона, лично участвовать в самых сложных полевых выходах.

Он начинал свою карьеру в 80-х в тренировочных лагерях моджей в Пакистане. Тогда войска Советов увязли в Афгане и ЦРУ активно тренировало боевиков и снабжало их оружием. Потом были палестинские лагеря на юге Ливана, где Харпер под видом работника Красного Креста вербовал агентуру среди сторонников Арафата. Потом – разведоперации в Ираке, как раз перед оккупацией Кувейта, и первая «Буря в пустыне». Потом был Иран, снова поиски стоящего материала для вербовки и заброска его в Тегеран для организации диверсионного подполья. Потом опять Пакистан – на этот раз неудачная попытка контролировать поднимающийся Талибан. Тогда, пользуясь старыми связями, наработанными еще во время советского вторжения в Афганистан, ЦРУ имело серьезное влияние на Талибан, но даже не пыталось остановить распространение исламского радикализма. Наоборот, Харпер со своими ребятами участвовал в разработке структуры и организации талибов, в подготовке планов свержения советского правительства в Афганистане. Это делалось для того, чтобы создать плацдарм для экспансии исламистов в Среднюю Азию и Северный Кавказ, для того, чтобы Россия ввязалась с ними в еще одну затяжную кровопролитную войну. Но что-то пошло не так, и под влиянием саудовских проповедников лидеры Талибана вышли из-под контроля. В то время у ЦРУ в Афганистане остался только один козырь – Усама бен Ладен и его Аль-Каида, превратившаяся усилиями заматеревшего уже Харпера в полноценную и хорошо управляемую боевую организацию. Но очень скоро Усаму взяла в управление специальная группа из центрального аппарата ЦРУ, подчиняющаяся напрямую директору Конторы. Зачем Вашингтону нужна была международная террористическая сеть такого масштаба, Харпер тогда не задумывался. Это потом, в сентябре 2001, сидя с бокалом теплого пива в одном из душных пыльных баров Бейрута, он с тоской в глазах смотрел по телевизору кадры обрушения Башен близнецов Международного торгового центра в Нью-Йорке, внутренне готовя себя к новой войне. В начале века он еще несколько лет занимался Талибаном, став шефом станции ЦРУ в Пакистане и получив официальную должность прикрытия в американском посольстве в Исламабаде. Поняв, что исламисты, вместо того чтобы продвигаться на север к России, начинают расползаться во все стороны, он настоял на бомбежках своих бывших подопечных в Афганистане и протолкнул обширную программу ликвидации их лидеров с применением беспилотников. Так на талибах была поставлена жирная точка и его перевели шефом аравийского бюро, расположившегося в только начавшем свой подъем Дубае. Работа была непыльная и в основном состояла в координировании и финансовой подпитке чеченских сепаратистов, устроивших войну на Кавказе. Потом случилось 11 сентября и второе вторжение в Ирак. После падения Багдада Харпер оставил поиски оружия массового поражения вашингтонским белоручкам, а сам с разросшейся командой снова полностью окунулся в любимую оперативную работу, приступив к созданию агентурно-диверсионной сети для сдерживания становившихся все более влиятельными шиитов. По заслугам оценив его вклад в развитие иракской «демократии», начальство сделало его шефом оперативного отдела регионального управления ЦРУ по Ближнему, Среднему Востоку и Африке, и арабскую весну он встретил в уютном офисе в Дубае. Потом были Тунис, Египет, Ливия, Сирия, Йемен, Турция. Харперу было чем гордиться, ведь к той кровавой каше на Ближнем Востоке, которую до сих пор пытаются разгрести дипломаты, он лично приложил свой талант, опыт и умения. Но, несмотря на все тактические успехи арабской весны и следующего за ней по пятам хаоса, его преследовало странное чувство неудовлетворенности. Если не брать в расчет разрушенные города, разоренные страны, сотни тысяч жертв и миллионы беженцев, основная цель все-таки не была достигнута. На Ближнем и Среднем Востоке не удалось создать мощный союз радикальных исламских государств, способных распространить свое влияние и идеологию на Среднюю Азию, Кавказ и юг России. Даже ИГИЛ со своим бредовым халифатом, вроде бы беспроигрышный проект ЦРУ, и тот обернулся провалом, позволив Москве значительно усилить свои позиции в регионе.