Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

Я стремительно опустошал запасы пороха и свинца, стараясь выпустить пули из четырёх стволов очень быстро, чтоб потом за клубами порохового дыма уйти кувырком с линии огня – в ответ тут же грохотали аркебузы и мушкеты. Стрелял с колена и лёжа, испанские пули сшибали кору с деревьев прямо над головой, тонкие стволы перешибало пополам. С-с-суки, сколько же вас?!

Мои остроконечные пули под нарезные стволы закончились. Глаза разъедало, руки почернели от пороховой гари, уши не слышали вообще ничего. Ногтев жестами показал – со своими гладкоствольными он лучше управится, заряжай! Мы поменялись ролями, но только мой спутник разрядил оба ствола, как за спинами я заметил просвет. Лес кончается, там – поле. Мы выскочим и будем как на ладони, а стрелки с длинноствольными мушкетами начнут лупить по нам под прикрытием деревьев!

Я дёрнул Пашку за рукав, мы опрометью побежали вдоль опушки леса, во фланг испанской цепи. Сейчас любое, пусть самое мелкое ранение… Да что ранение – даже подвёрнутая лодыжка обрекает на смерть! Сдаваться на милость победителя поздно, испанский предводитель немедленно казнит нас – не только за своих людей, но и любимых собак. И формально прав будет, мы же пролили первую кровь.

На последнего испанца в цепи я налетел неожиданно для себя и для него, а спасся только благодаря стремительности шпаги – выхватил и всадил её под козырёк шлема, пока тот только поднял меч. Собачья кровь смешалась с человеческой.

Сбоку раздался крик, Павел вторично метнул звезду и вынужден был отбиваться от раненого родельерос. Шпага влетела в щель между кирасой и шлемом, я потащил Пашку прочь, пока не окружили. Ввязываться в индивидуальные дуэли смерти подобно!

Мы носились по лесу дотемна. Я выбился из сил, да и витязь начал сдавать. Думаю, закованным в панцирь пришлось ещё хуже. Крики преследователей неслись со всех сторон, но уже не образовывали плотного кольца. Кто-то устал, да и прорядили мы их. Главное – не позволили приблизиться.

– Что дальше, брат? – просипел Пашка.

– А я знаю? Сидел бы ты в таверне и ждал меня.

– И зря ждал, потому что ты бы уже кормил ворон, – резонно возразил витязь. – Надо бы к лошадям вернуться.

Легко сказать. За всей суматохой я начисто утратил чувство направления. Постоянные стычки, зигзаги, необходимость огибать многочисленные болотца привели к тому, что никто из нас даже примерно не знал, где дорога от Брюсселя на Амстердам. В сапогах хлюпало.

– Паша, там вроде поле, куда нас едва не выдавили в начале.

– Верно. И чо? – он вытер рукавом потную физиономию, не заботясь о куртуазных манерах.

– Пошли вдоль поля направо. Выйдем к дороге. Ещё раз направо. Там до поворота на овражек, где лошади. Если не заблудимся в темноте.

Мы пошли, осторожно пригнувшись. Испанцы всё ещё что-то кричали, но это уже были не крики загонщиков, преследовавших дичь. Скорее «ау, заблудился я» или командиры собирали своих солдат, часть из них уже никогда не откликнется.

Встретили двоих, тащивших третьего – раненого. Доли секунды им не хватило, чтобы выхватить мечи, истекавший кровью товарищ помешал. Раненого я тоже упокоил.

– Если напялить кирасы и шлемы, в темноте среди испанцев сойдём за своих.

– Не, брат! – взмолился Павел. – Тогда веди меня под конвоем, как испанец пленного. Нет сил железяку тащить.

Медленно-медленно и почти на ощупь мы выбрались из лесу к дороге и оттуда к повороту на овраг. Испанские крики умолкли окончательно, я надеялся услышать ржание узнавшей меня Матильды… Но овражек был пуст.

– Паша, вдруг мы место перепутали? – я прикусил язык, потому что сапог угодил в конские каштаны, поднявшийся запах ни с чем не спутать. Здесь действительно долго стояли лошади. Их увели.

С ними вещи. И бумаги Радзивиллов, без которых в Амстердаме делать нечего.

Ко времени, когда мы доковыляли обратно к таверне, где-то над облаками взошла луна. Мы же созерцали черноту. Уже не думалось о судьбе империй, грандиозном плавании в Америку вроде Колумба, изменении истории… Даже тоска по Эльжбете ушла куда-то вглубь и молчала. Полцарства за миску мясного супа у горящего огня и тёплую постель, всё!

Если бы дорога раскисла, и мы волочили ноги по грязи, я предпочёл бы свернуться калачом в плаще где-нибудь в развилке дерева, чем тащиться в потёмках.

– Трактирщик, хмырь криворотый, глянулся мне подозрительным. Вот те крест, он это пострелёнка отправил коней прибрать. И потом загадал бежать к испанцам.

– Может, ты и прав, Паша. Сейчас важно отдохнуть. Утром разрешаю нанизать его на вертел и крутить над огнём, пока не скажет, где у бандитов лёжка и куда они могли лошадей умыкнуть.

Матильду, верой и правдой служившую мне столько лет, я бы не отдал и не продал за целый испанский галеон золота. Правда, никто столько не предложил.

Надежда, что в трактире удастся что-то узнать об испанцах, оправдалась более чем. Приблизившись к низкой оградке из жердин, заменившей здесь нормальный забор, мы услышали перекличку испанских часовых. Сучьи дети сами сюда припёрлись!

Собак нет. Проникнуть вплотную просто. Но стоит ли искушать судьбу во второй раз?

Среди лошадиных голосов я вроде как узнал ржанье Матильды. Действительно она, или выдаю желаемое за действительное? Способ узнать – один.

Мы осторожно, стараясь не греметь оружием, пролезли между жердин. Куда делась усталость! Желание разделаться с дорожными разбойниками, закипевшее под адреналиновым соусом, на время вернуло боевую форму.

Справа донёсся легчайший шорох. Паша снял перевязь с саблей и кафтан, притронулся пятернёй к моим губам, призывая к тишине. Да я и не собирался шуметь! А стрелец приник к земле и словно змея скользнул к ближайшему часовому.

Единственный факел у входной двери больше слепил этого часового, чем освещал пространство. Воевода угадывался на земле чернильным пятном, испанец узнал о его приближении, только когда Ногтев воткнул ему в горло кинжал над кирасой и придержал, чтоб ничего не звякнуло, пока тело опускалось к земле.

– Рамирес, дондестас?

Не знаю, что сие означает по-испански. Думаю, второй часовой окликнул напарника. Не услышав отзыв, солдат выдернул факел из петли у входной двери и двинул нам навстречу. Держал его низко, больше себя слепил, чем освещал дорожку от таверны к сеновалу. Я преспокойно, как на тренировке, прицелился и метнул звезду.

Оказалось – не слишком удачно. Она звякнула о морион, очевидно, зацепив козырёк, и вошла в лицо часовому. Испанец закричал, вскинув руки к лицу, и не увидел, как Ногтев метнулся к нему, занеся кинжал. Уложив и второго часового, напарник обернулся ко мне, в полумраке при свете упавшего факела на его лице читался упрёк: что же ты, учитель!