Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

Он нимало не походил на картинного злодея в духе «Острова сокровищ», не носил ни чёрную повязку на глазу, ни попугая на плече. Одетый в тёмный плащ поверх тёмного суконного дублета, Дрейк скорее походил на ординарного капитана-негоцианта, будто его «Пеликан» возил преимущественно пеньку, дёготь, шерсть и парусину, а не порох с ядрами и изъятое на захваченных судах имущество. Выражение его лица также не казалось бандитским, тёмно-серые глаза смотрели пристально и даже немного скорбно, будто пират искренне сожалел о своих жертвах, скормленных рыбам.

Капитан сидел в обширной кормовой каюте, казалось, нимало не интересуясь происходящим наверху. Галеас сдался, остальное довершат его люди. Мне он милостиво позволил сесть в кресло напротив, отделённое столом.

– Маркиз де Шато-Рено, граф де Клермон де Бюсси д’Амбуаз. С интересом представлял нашу возможную встречу, сэр Френсис, но не предполагал, что она состоится при столь необычных обстоятельствах.

– У вас чудной английский, маркиз. Наверно, были плохие учителя.

Надо же, профессура из МГИМО – плохие учителя? Слышали бы мои преподы отзыв носителя языка из эпохи Шекспира!

– Сожалею, капитан. Не было случая практиковаться. Кроме короткой беседы с сэром Дженкинсоном.

– С этой травоядной крысой? Пробирающейся через чужие моря и земли униженно, словно выпрашивая милостыню? Мне неловко перед иностранцем за соотечественника, маркиз. Кстати, вы – де Клермон? Тот самый? И земли Клермонии – ваши?

– Предпочитаю называть их скромнее – Новым Светом, а принадлежат они роттердамской Вест-Индской компании, чьим пайщиком имею честь являться.

– Вы – гугенот?

– Католик.

Дрейк развёл ухоженные, совсем не задубевшие от морских ветров руки.

– Тогда ничего не понимаю. Француз-католик, а вы вечно враждуете с испанцами, как и мы, вступает в дело с протестантскими торговцами на испанской земле, но тут же предаёт испанского капитана, выдав его англичанам…

– Действительно, всё сложно, сэр. И всё объяснимо.

Я кратко рассказал про службу протестантскому королю Генриху и миссию в Нидерландах, в результате которой попал за океан, а также о рухнувшей надежде чего-то достичь в переговорах с Московской компанией и Дженкинсоном. Закончил пленением экипажа шхуны испанским галеасом.

– То есть испанец высадил английских моряков в шлюпки, прямо в штормящее море? Без видимого берега? Хуже травоядной земноводной крысы только крыса морская. Думал отпустить его за выкуп, теперь – шиш! Пойдёт с остальной командой на каторжные работы.

– Справедливо, сэр. Могу ли я просить о своих людях, включая испанцев, помогавших захватить галеас и удержать до высадки призовой команды?

Дрейк ехидно засмеялся.

– Вы полагаетесь на службу людей, предающих своего короля ради верности господину?

– Понимаю вашу брезгливость к подобного рода субъектам и полностью её разделяю. Но пока у меня с ними всё получается наилучшим образом.

Он пробарабанил пальцами по столу.

– Расскажите лучше, маркиз… Эта ваша Вест-Индская компания, она как организована? И сколько золота ввезла из-за океана?

Я не стал делать секрета, упомянул также о богатейших землях на западном побережье Южной Америки… пардон, Южной Клермонии.

– Откуда вам столько известно, маркиз? Из одной лишь старой карты?

– Что вы, капитан. Индейцы северных земель чрезвычайно расширили мои знания.

Он откинулся в кресле.

– Знания… Карты… Порой без них теряешь и корабли, и экипажи.

– Я готов взять на себя часть расходов по подготовке судов и людей. Но в каждой стране нуждаюсь в партнёре, и ваш Дженкинсон…

– К дьяволу крысёныша! – корсар хлопнул рукой по столу. – Вам нужно участие? Вам нужны гарантии королевы? Но в море королевские гарантии – это я! И вот вам моя рука, маркиз. Более того, если мне попадутся ваши корабли из Роттердама, я пропущу их с Богом. Устраивает?

Он выглядел совершеннейшим английским аристократом, но я отдавал себе отчёт – мне предлагается вступить в дело под бандитской крышей. Со всеми последствиями, если крыша решит, что я действую не по понятиям. Значит – стрелки и разборки, с поправкой на беспредельные нравы пиратов XVI века. Но и отказываться опрометчиво…

– Капитан, благодарю за предложение и принимаю его. Всего лишь одно условие: офицеры испанского корабля, включая капитана, должны умереть. Мне ещё вести дела с испанцами. Болтовне простых матросов, если вернутся когда-то на родину, никто не поверит, если их слово станет против слова благородного. Но офицеры…

– Не нужно объяснений. В мелких любезностях партнёру не отказывают.

А теперь бандит запятнал меня грязной кровью, мы повязаны преступлением. Если на мостике галеаса я боролся за жизнь, и в глазах многих это оправдывает, то казнь свидетелей предыдущего греха – несмываемое пятно. И в руках бандитской крыши остаётся прекрасный рычаг давления. Но выхода другого нет, любой, кто узнает о благородном капитане на каторге, непременно захочет продать де Виерру его родственникам, и слух о моём вероломстве моментально разойдётся кругами… Решено, испанцам не жить. В конце концов, они сами решили погибнуть в столкновении с англичанами, я лишь немного скорректировал детали.

– Приз мы отгоним в Портсмут. Куда вас доставить, маркиз?

– С вашей стороны было бы очень любезным подвезти до побережья Южной Голландии. Заодно составим документы. Вы же не откажетесь от трудов по регистрации компании в Лондоне? Мы с вами не дикари какие-то, нужно всё чин по чину – штаб-квартира, патент, печать.

– Сделаю. Слово Френсиса Дрейка.

Сказал – как припечатал. С таким компаньоном обычная печать-колотушка не особо нужна. Может, и выгорит что-то путное.

Всё хорошо было на словах. На деле корсар в первую очередь задумался об окончании своего похода. Когда английский барк «Морская чайка» с моими людьми достиг голландских берегов, наступил декабрь, и до меня не долетело ни единой весточки из Брюсселя. Зрело предчувствие, что я стремлюсь к уже погасшему и остывшему очагу.

Длинные плащи с ватным подбоем, толстое сукно пурпуэнов, шоссы, подбитые конским волосом – всё это служило не только в качестве демонстрации достатка, довольно плотные ткани одежды даже в летнее время были вполне уместны. Я не ожидал поначалу, что конец XVI века столь прохладен. В знакомом мне по прежней жизни Париже, где Лувр и Тюильри вытянулись на целый квартал, не ограничиваясь компактной коробочкой, лето просто расплющивало нестерпимым зноем и убивало контрастами, когда из-под кондиционера выскакивал в уличное пекло. Здесь же летом тепло, иногда жарковато, не более. Зимы обжигали морозами. Если в Западной Европе ощущался умеренный минус, реки даже покрывались льдом и позволяли пересекать их верхом, что совершенно нереально для Бенилюкса XXI века, то единственная на моей памяти польская зима оставила арктические впечатления. В Москве, наверно, на Рождество ниже минус тридцати.