Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

Дважды уговаривать не пришлось. Я оставил большую часть свиты в Брюсселе, загнал двух лошадей на пути в Роттердам. Никогда ранее в своей жизни не говорил столь много и эмоционально. Наседал, умолял, шантажировал. Итогом стало прибытие в Брюссель пенсионария в сопровождении глав нескольких компаний, включая Вест-Индскую, мрачных кальвинистских священников и небольшой армии сопровождения – всё же голландцы приехали во враждебную страну.

Чисто по-женски инфанта принялась за главное, когда узнала о надвигающейся орде: нашла какие-то средства и заставила выскоблить герцогский дворец до вполне пристойного состояния. Когда мостовые, подёрнутые январским ледком, содрогнулись под ударами сотен копыт, мы с инфантой стояли у парадного входа. Конечно, не как равные, мне пришлось делить общество с её несколькими советниками, муниципальными чиновниками, охраной, словом – быть в свите. Не привыкать. Но я был уверен, что в этой толпе принцесса меня выделяет.

Когда могучая туша Олденбарневелта выпросталась из кареты, среди моего окружения прошелестел шёпот. Его боялись. Уважали, конечно, но в первую очередь боялись.

Я сорвался с места и с максимальной скоростью, не позволяющей уронить достоинство, поспешил к Олденбарневелту.

– Рад приветствовать вас в Брюсселе, ваша честь!

– Здравствуйте, маркиз. Погода ваша мне не рада. Холодно так, что кости ломит!

– Это примета к перемене погоды. Уповаю, что климат изменится и в отношениях двух половинок Нидерландов. Пройдёмте же во дворец, уверяю, там гораздо теплее.

– Ну, не договорюсь с вашей юной принцессой, так хоть согреюсь, – пророкотал голландец и тронулся к лестнице.

Исабель замерла, бледная до синевы, хоть пять минут назад её щёки румянились на морозце. Попытался представить, что у девочки на душе.

Конечно, я всё разжевал и положил ей в рот. Претензии северян не столь уж суровы. Свободная торговля, свободный выбор вероисповедания. Полный отказ от выплат в испанскую казну, что, собственно и так произошло явочным порядком, принцессе предлагалось подтвердить сей прискорбный факт от имени габсбургского дома.

Пункты предстоящего соглашения прозрачны и логичны. Но полностью противоречат политике Филиппа II по сохранению власти над Нидерландами. Исабель разрывалась между верностью отцу, желанием помочь ему, выполнить его наказы и реальностью.

А я подталкивал её именно к тому, что можно истолковать как измену семейному делу.

Переговоры длились дня три, в основном скатываясь к частностям. Городские торгаши и ратушное чиновничество до хрипоты спорили о пошлинах на товары, о сборах при въезде в города, пользование портами и причалами. Исабель больше молчала, стараясь не сдавать позиции. К концу второго дня, когда голландцы удалились в отведённые им апартаменты, я заметил, как устала принцесса.

Она недвижно сидела за столом. Погасший камин отдавал последние крохи тепла. Горели свечи. Городской пейзаж за окном заволокла темень, редкие снежинки кружились за стеклом. А назавтра предстоял ещё один, решающий день переговоров.

– Останьтесь, ваше сиятельство! Все остальные свободны.

Я дисциплинированно замер в двух шагах от её кресла. Когда дверь закрылась за последним придворным, решился впервые назвать её по имени.

– Исабель! Вы прекрасно держались. Восхищаюсь вами.

– Спасибо, маркиз… И будьте вы прокляты! Завтра мне придётся сказать от имени королевской семьи, что освобождаю Север от выплат. Понимаете? Фактически позволяю им выйти из-под власти отца!

Я пропустил мимо ушей недружелюбное «будьте вы прокляты». Давно уж настолько «пшеклёнтый», что дальше некуда. Сейчас по душе другие польские слова – «вшистко добже», потому что обстоятельства сложились действительно благоприятно.

– Обратите внимание, принцесса. Если в первый день ваши бывшие недруги более всего напирали на этот пункт условий, сегодня он ушёл на второй план. Знаете, почему? Они договорились о многих частностях. Например, о расширении Вест-Индской компании, мои партнёры согласились взять в долю трёх брюссельских негоциантов. Хотят выкупить часть антверпенского порта. Разорвать всё, если вы завтра не дадите Северу полную независимость? Полноте, ваше высочество. Воевать их уже не тянет, есть более выгодные варианты.

– Так что же мне делать? Вы недооцениваете пенсионария. Завтра он припрёт меня к стене.

– Если в буквальном смысле, то раздавит… Простите, неуместная шутка. Я предлагаю по окончании встречи немедля ехать в Мадрид. Отпустить Север в свободное плавание вы не полномочны. Олденбарневелт это знает. Коль опасность войны отодвинулась, оставить Брюссель до весны вы вполне можете себе позволить. В ратуше есть достойные господа, справятся.

Тёмно-синие глаза в тусклом сиянии свечек стали практически чёрными.

– Замечательно… Я вернусь в Мадрид и расскажу отцу, как упустила из рук главную жемчужину испанской короны. Смогу ли ему смотреть в глаза после этого?!

– Он сам её упустил, потому что удержать нет никакой возможности. Если он – любящий отец, в чём нет ни тени сомнения, он не станет переваливать на дочь ответственность за поражение, а похвалит за спасение для Испании Юга.

Инфанта вдруг уронила голову в ладони. Мне казалось, что к её позвоночнику привязана палка – настолько ровной была осанка, воистину царская. Девочка решилась при мне проявить слабость… Возможно, пришло время ступить ближе, прикоснуться к руке, к плечу, поддержать… Но я не смел. Несколько раз Исабель меня осаживала. Утекали драгоценные секунды, а я всё так же торчал истуканом, не рискуя сделать шаг.

– Господи, как надоело быть сильной! Принимать ответственность за решения, на которые никто меня не уполномочил. Быть одной…

В неполные шестнадцать лет ей надоела взрослая жизнь! Невероятно! С другой стороны, слишком много всего навалилось. И король вряд ли рассчитывал, что юной дочери придётся крутиться одной, когда штатгальтер сбежал, а муж погиб. Но почему же из Мадрида не приехал кто-то опытнее и хотя бы с ротой-другой солдат?

Она прямым текстом сказала: не хочу быть одна! А я медлил… Потом ступил вперёд, когда было уже поздно. Исабель снова выпрямилась. В тёмных глазах, в которых только что блестели слёзы бессилия, не осталось ни капли влаги.

– Я принимаю к сведению ваши советы, маркиз, а теперь прошу удалиться. Мне необходимо обдумать и приготовиться к завтрашнему бою.

Ничего не оставалось, как отвесить поклон и исчезнуть.

Через сутки после отъезда голландцев в Брюссель въехали две роты испанских солдат, сопровождавших… я едва поверил глазам… нашего заядлого шахматиста. Вот кто сумел избежать цуцванга, на время спрыгнув с доски! Дон Хуан продемонстрировал принцессе письменные распоряжения короля во что бы то ни стало удержать Север в повиновении и добиться от них выплаты всей задолженности по податям. Договорённости с протестантами привели вельможу в неописуемую ярость.