Наталья Точильникова - Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)

— Что там? — спросил Кирилл Васильевич.

— Рябинина задержали, — сказал Нагорный. — И СБКоиды хотели отнять у нас трофей. Обойдутся.

И он связался с кем-то по кольцу.

— Георгий Петрович?.. Пока дело у нас, задержанные едут к нам… Знаю, что не в нашей компетенции. Передам. А пока к нам. Давайте не тратить время на межведомственные разборки, дело слишком серьезное. Если нам понадобится ваша помощь, я скажу.

И снова повернулся к Салаватову.

— Руслан Каримович, кто еще?

— Митте курировал.

— Понятно. Рябинин участвовал?

— Нет.

— Какова была его роль?

— Он снайпер. Стрелял… в вас.

— Кто еще участвовал в подготовке покушения на императора?

— Все принимали решение.

— Коллегиально, значит, — усмехнулся Нагорный. — Назовите фамилии.

Салаватов назвал те же имена, новых людей не было.

— Хорошо, — продолжил Александр Анатольевич. — Кто участвовал в покушении на меня?

Руслан Каримович назвал тех же людей, что и на допросе с детектором.

— Кто принимал решение об убийстве Кривина?

— Все проголосовали.

— Кто исполнил?

— Ефимцев и Кан.

— Понятно. Кто еще?

— Горелин вел гравиплан.

— Хорошо. Его сбросили с гравиплана?

— Да.

— В пещеру?

— Да.

— Кто захватил Привозина?

— Рябинин, Кан, Ефимцев и Горелин.

— Понятно, Шульгу с Лопатиным берегли, значит.

— Да.

— Куда ушли деньги с Анкапистана?

— На Кратос.

— На чьи счета?

— Было несколько фирм, я не знаю.

— А потом?

— Нам.

— Поделили?

— Нет. Это на борьбу.

— Бессребреники вы наши. Всем поровну?

— Нет. Не знаю.

— Кто ведал кассой?

— Подогас.

— Хорошо. Все. Гера, выводи потихоньку. Пусть приходит в себя.

И Нагорный вызвал кого-то по кольцу.

— Всех, кого я сегодня назвал, задержать немедленно, — приказал он, — и желательно одновременно… Я знаю, что министр. И что?.. Могу прислать в помощь СБКоидов… Людей не хватает? Хорошо, пришлю… Георгий Петрович?.. Помощь нужна. В списке семнадцать человек… Да, скидываю. Рябинин точно задержан. Шульга и Лопатин, возможно, задержаны. Остальных задерживаем.

— Артур, воды принеси Руслану Каримовичу, — сказал Гера.

Я вышел в соседнюю комнату, где до сих пор дежурил конвой, и набрал воды из канистры. Понял, что тоже бы не отказался, но не стал терять времени и вернулся к остальным.

Руслан Каримович уже сидел под биопрограммером, руки были свободны.

Я протянул ему воду.

— Спасибо, Артур, — слабо сказал он.

— Руслан Каримович, все в порядке? — спросил Нагорный. — Голова не кружится?

— Нет. Что я наговорил?

— Ничего не помните?

— Нет… почти.

— Вы нам очень помогли, — похвалил Александр Анатольевич.

— Хотя не совсем добровольно, — заметил Венгер.

— Ну, такие вещи очень тяжело добровольно говорить, — сказал Нагорный. — Так, дела такие. У нас закончилось время, мы беседуем больше восьми часов, так что госпожа де Вилетт уже высказывала нам свое возмущение. Если мы будем оформлять вас в Центр, это займет еще час, как минимум. Надо будет тогда вину признавать, подписывать протокол, согласие подписывать. Поэтому у меня компромиссное предложение. Вы сейчас едите в Центр, не в тюрьму, на психологическое обследование. Для этого достаточно моего приказа. Согласие там подпишите завтра-послезавтра. Вы собираетесь согласие подписывать?

— Я подумаю, — сказал Салаватов.

— Думайте, конечно. То есть мне не надо за вас Ройтмана просить?

— А вы будете?

— Ну, я же обещал.

— Хорошо, — сказал Руслан Каримович, — я подпишу согласие… в Центре.

— Тогда у меня к вам еще одна просьба. Руслан Каримович, мы канву событий знаем, состав участников знаем, но нам хотелось бы уточнить некоторые детали. Поэтому, чтобы нам вас больше к нам не таскать или почти не таскать, не напишите ли вы нам сочинение тысяч этак на двадцать печатных знаков?

— Тема сочинения «явка с повинной», — прокомментировал Венгер.

— Нет, Кирилл Васильевич, ну, что вы! — возразил Нагорный. — Какая тут «явка с повинной»! Ну, мы же честные люди. Тема сочинения «чистосердечное признание». Время у вас будет, Руслан Каримович, они никогда сразу психокоррекцию не начинают. Да и обследование тоже. Так что завтра-послезавтра займитесь, пожалуйста. Устройство связи у вас будет, они внутренние кольца выдают. С Генпрокуратурой прямая связь. Ну, что я вам говорю, вы сами все прекрасно знаете. Можете прямо мне отправить, можете через Ройтмана передать. Как хотите.

— Вам мало? — угрюмо сказал Салаватов.

— Руслан Каримович, ну я же не заставляю. Не хотите писать сочинение, ну, приедете к нам еще пару раз. Под конвоем. Евгений Львович, конечно, ругаться будет на то, что мы беспокоим пациентов в сложный период психокоррекции, но что поделаешь: вопросы остались, а спрашивать мы больше не имеем права. Сегодня не имеем. Есть, конечно, вариант не ехать в Центр, не писать сочинение, остаться у нас и продолжить завтра. Как вы на это смотрите?

Салаватов вздохнул.

— Ладно, напишу.

— Хорошо, тогда я звоню Ройтману. Или устали? При вас звонить?

— Звоните, — кивнул Салаватов.

— Только «Е2» не обещаю, это не реалистично. На «Е3» попробую уговорить. Громкую связь включить?

— Да.

— Евгений Львович? — сказал Нагорный. — Вы еще на работе?

— Да, Саша, — зазвучал голос Ройтмана, — честно говоря, ждал твоего звонка.

— Вообще-то, у нас громкая связь. И напротив меня сидит ваш будущий пациент, который нам очень помог.

— Один пациент?

— Пока да.

— А то вся Сеть гремит на тему «облавы в городе». Я ничего лишнего не сказал?

СДЭФ Салаватова впервые ожили после БП. На словах «облавы в городе» вверх взметнулся пик.

— Да, нет, нормально, — сказал Нагорный.

— Ваша работа? — спросил Ройтман.

— Наша.

— Там написано: «Совместная операция Генпрокуратуры и СБК».

— СБК в последний момент подключилась.

— Понятно. Сколько нам ждать пациентов?

— Восемнадцать человек.

— Какой блок?

— «Е5».

— Побойся бога! На «Е5» столько комнат нет. «Е» вообще блок маленький. Они все по одному делу?

— Да.

— Тогда их вообще нельзя в один блок. С сегодняшним взрывом это связано?

— Да.

— Тогда исполнителей можно на «D», — вздохнул Ройтман. — Двух человек разместим: «D4», «D5».

— «D3», — подсказал Нагорный.

— Ну, за очень хорошее поведение. Понимаешь, Саша, у меня же особое отношение к обоим: и к Леониду Аркадьевичу, и к Анри.

— Евгений Львович, наши личные чувства не должны отражаться на работе.

— Да, конечно. Но отражаются. У нас на «F» сейчас свободно. Можно шесть человек разместить.

— Ну, вот. Уже девять. И четыре блока на «Е».

— Какие четыре?

— «Е2», «Е3», «Е4» и «Е5».