Гарет Пауэлл - Арсенал ножей

Роза была благодарностью от «Собаки», как фотография — моим прощанием с Джорджем.

Близился полдень. Я неудобно лежала в тени храмовой стены, подложив руки под голову, на жестких камнях, вычищенных пустынным ветром. Ворочаясь в поисках комфортной позы, я заметила горячее марево над краем плато.

— И что дальше? — скучающим тоном произнесла «Злая Собака». — Спускаться тоже будешь пешком?

— Для начала дождусь прохлады.

— Ну и сколько ее ждать?

— Пару часов.

— Ты точно не хочешь, чтобы я тебя подобрала?

Я улыбнулась под прикрытием шарфа:

— Совершенно точно, спасибо.

Обе мы знали, что руины находятся в центре невидимого купола запретной для полетов зоны. Да и, сказать по правде, я радовалась одиночеству. После событий в Галерее нас на некоторое время отстранили от работы. Вот и это путешествие было задумано как эмоциональная разгрузка.

После боя нас загнали в карантин, пока врачи не признали, что мы не стали нечаянно носителями инопланетной заразы. Даже «Собаке» провели профилактику, что называется, «с носа до кормы». Убедившись, что мы не опасны с точки зрения медицины, старейшины Дома устроили нам подробный допрос. Наши показания и сделанные кораблем записи событий процедили мелким ситом: начиная с сигнала бедствия, посланного с лайнера «Хейст ван Амстердам», до явления миллионной Мраморной армады и моих действий, приведших к роковому убийству адмирала флота Конгломерата прямо в рубке его корабля.

На протяжении всей своей истории Дом Возврата был вне политики, занимаясь исключительно сохранением жизни и помощью терпящим бедствие космическим скитальцам. Неудивительно, что старейшины Дома не пришли в восторг, поневоле оказавшись в средоточии величайшей после войны Архипелаго военной и политической передряги.

Нас неделя за неделей подвергали перекрестному допросу, физическому обследованию и всевозможным анализам. «Злая Собака» вернулась из того дальнего мавзолея во главе чужого флота, превосходящего даже объединенные силы человеческой Общности. На старейшин давили со всех сторон, требуя выяснить, каково влияние «Собаки» и ее команды на маневры и намерения армады.

Мы как могли ответили на все вопросы. И когда «Собака» непререкаемо заявила, что уходит, у Дома Возврата хватило благоразумия с ней не спорить. Тяжелые крейсеры класса «хищник» — строптивые зверюги, а эту конкретно недавно предал брат, и она вынуждена была его убить.

Легко забывается, что в сердцевине корабля таится человеческий разум. Сто семьдесят два метра в длину, весом десять тысяч тонн — они грозные боевые орудия. Но за ракетными установками, торпедными аппаратами и гроздьями датчиков понемногу набирала силу способность к человеческим переживаниям. Да, три четверти мыслительных операций производилось искусственными процессорами, однако кремний уже не в состоянии был сдержать бушующее в клонированной коре мозга горе и чувство вины.

Она убила брата. Да, при самозащите, но от этого не становилось легче.

А мне? Я отдала приказ убить человека. Да, спасая его команду от безнадежной войны, но все равно я ощущала себя палачом.

Нам обеим нужно было время примириться с тем, что мы сделали, и еще — сказать «прощай» погибшим товарищам.

Старейшины Дома скрепя сердце предоставили нам оплачиваемый отпуск. По чести сказать, мы его заслужили.

Я лежала в тени развалин, смотрела в небо и думала о Джордже, о войне, о тех, кого мы потеряли. И о том, что внутри себя мы изъязвлены накопленной в жизни болью, как астероид — щербинами и бороздами от хлестких ударов ледяных потоков межзвездной пыли.

Что такое честь?

Командуя в годы войны медицинским фрегатом, я много говорила с ранеными солдатами — мужчинами и женщинами. Иногда со смертельно раненными. Ослепшие, скрипящие зубами от боли, они сжимали мою руку и спрашивали, верю ли я, что они не посрамили своей чести. Для них честь равнялась отваге: почетное ранение означало, что они без страха встретили врага, что были не просто пушечным мясом, а вели себя так, чтобы их родные могли утешиться их подвигом, сознанием, что эти люди оказались достойны ценностей, за которые воевали.

А для меня честь всегда означала другое. Более высокое и более личное. Моя прапрабабка вписала это определение в основополагающие документы Дома Возврата: «Отвага состоит в том, чтобы заставить себя простить, даже когда каждый нерв вашего тела вопиет о мести».

Для меня честь — в такой отваге, в волевом решении поступать правильно, пусть и вопреки собственным интересам. А по таким понятиям командование Конгломерата в битве Пелапатарна обесчестило себя. Встав перед выбором: поражение или уничтожение древнего уникального мира с миллионами разумных деревьев, — они предпочли второе. Выбрали зло, потому что оно отвечало их насущной нужде. Те деревья вырастали и умирали в течение немыслимых тысячелетий, и продолжительность жизни каждого была длиннее срока многих земных цивилизаций. Их убийство стало святотатством. Геноцидом ошеломляющей близорукости. На мой взгляд, позор разделяли все: от отдавших приказ генералов до командующего флотом Конгломерата, который, в свою очередь, передал распоряжение капитанам, превратившимся в палачей. Я винила всю иерархическую цепочку: от капитана Аннелиды Дил до отдельных неназваных кораблей в ее ударной группировке. Будь у них крупица чести, они бы свою жизнь положили, чтобы не принять участия в непростительном варварстве.

Когда совершилось это преступление, я находилась в системе, но мой фрегат получил приказ оставаться на позиции вместе с другими судами поддержки — на орбите вокруг большей из двух пелапатарнских лун. Нам оставалось только ужасаться, глядя на возникшие виды горящей планеты и тотальную, неимоверного масштаба смерть.

Я поступила во флот Внешних после гибели родителей. Поступила, желая выйти из тени семьи, особенно прапрабабки. Но уничтожение Пелапатарна изобличало тиранию, а я не могла служить организации, посвятившей себя насилию, — каким бы оправданным или неоправданным, каким бы «благородным» оно ни было. Я ушла в отставку. Сдала медицинский фрегат помощнику и подала заявку в Дом Возврата.

Вставая под их шестнадцатиконечную желтую звезду, под девиз «Жизнь превыше всего», я не сомневалась, что проведу остаток дней с настоящей честью — той честью, что идет от сочувствия и прощения, а не от расчетливой жестокости.

Я пробудилась через два часа, вся разбитая после долгого лежания на жестком, и удивилась, что проспала так долго. Видно, подъем на обрыв дался мне трудней, чем казалось.

— Приветствую. — Голос «Злой Собаки» неожиданно наполнил меня ощущением заброшенности.