Дин Кунц - Избранные произведения. V том [Компиляция]

Панчинелло взглянул на часы.

— Нужно побыстрее сматываться, чтобы нас не разнесло на куски вместе со зданиями.

Кучерявый и Носач покинули подвал банка первыми, один тащил за собой, а второй толкал ручную тележку. Лорри и я последовали за ними, Панчинелло замыкал колонну.

В потайных подземных тоннелях Корнелия Сноу половина толстых свечей уже сгорели чуть ли не до основания, так что света заметно убавилось. Тени накрывали всё большую часть потолка и стен, с твёрдым намерением стереть последние световые пятна.

— Сегодня, — сказал Панчинелло, когда мы приблизились к перекрёстку, где правый поворот привёл бы нас обратно в библиотеку, — я наконец-то оправдаю ожидания отца, пусть раньше мне это не удавалось.

— Дорогой, нельзя так недооценивать себя, — повернулась к нему Лорри. — Ты же к десяти годам прекрасно разбирался в стрелковом оружии, ножах и ядах.

— Он этого не оценил. Ему хотелось, чтобы я стал клоуном, величайшим клоуном всех времён, звездой, но у меня нет такого таланта.

— Ты ещё молод, — заверила его Лорри. — Успеешь многому научиться.

— Нет, он прав, — откликнулся Носач. — Такого таланта у мальчика нет. И это действительно трагедия. Его отец — сам Конрад Бизо, то есть он учился у лучшего из лучших, но не может даже как следует шлёпнуться на зад. Я люблю тебя, Панч, но это правда.

— Я не обижаюсь, Носач. Давно уже это признал.

На перекрёстке мы не повернули ни направо, ни налево. Теперь я уже сориентировался. Впереди лежал «Дворец Сноу», перед которым я припарковал свою «Шелби Z», по другую от банка сторону городской площади.

— Я выступал на манеже с Панчем, — заговорил Кучерявый, — когда он исполнял наши самые простые трюки, вроде «Нога в ведре» или «Мышь в штанах». Никто бы не смог их запороть…

— Но мне это удалось, — твёрдо заявил Панчинелло.

— Зрители над ним смеялись, — сообщил нам Носач.

— Разве им не положено смеяться над клоуном? — спросила Лорри.

— Смех не был добрым, — вздохнул Панчинелло.

— На самом деле, мисс, смех был злым, — уточнил Носач. — Зрители смеялись над ним, а не над его номером.

— Да разве можно заметить разницу? — удивилась Лорри.

— Да, леди, — ответил Кучерявый. — Если ты — клоун, то можно.

И пока мы шли под Центральным квадратным парком, я думал о том, как изменилось поведение этих двух мужчин. Враждебности поубавилось, они стали более разговорчивыми. Лорри теперь называли мисс или леди.

Может, три миллиона долларов улучшили им на строение. Может, Панчинелло переговорил с ними, объяснил, кто я такой, и теперь они считали нас не за ложниками, а, скажем, почётными клоунами.

А может, они намеревались отправить нас в расход через несколько минут и предпочитали стрелять в людей, с которыми у них установились тёплые отношения. Стараясь поставить себя на место социопата, я спросил себя: «Действительно, какое это удовольствие — убивать совершенного незнакомца?»

Увлёкшись самобичеванием, Панчинелло признался:

— Однажды вместо ноги в этом чёртовом ведре у меня застряла голова.

— Звучит забавно, — заметила Лорри.

— В том, как он это сделал, не было ничего забавного, — заверил её Носач.

— Зрители заулюлюкали, — Панчинелло покачал головой. — В тот вечер они прогнали меня с арены.

Таща за собой ручную тележку, которую сзади толкал Носач, Кучерявый сказал:

— Ты хороший парень, Панч. И это главное. Я бы гордился тобой, будь ты моим сыном.

— Спасибо, Кучерявый. Я тебе очень признателен.

— Да и что хорошего в том, что ты — клоун? — спрашивал Носач, похоже, самого себя. — Даже когда люди смеются вместе с тобой, они смеются над тобой. Вот и вся радость.

Тоннель упёрся в ещё одну массивную дубовую дверь, окантованную железом. За ней находился подпал «Дворца Сноу».

Трое мужчин достали мощные ручные фонарики. Яркие лучи пробежались по просторному помещению. Все поддерживающие потолок колонны уже заминировали, из брикетов взрывчатки торчали ранее установленные детонаторы.

Я предположил, что и четвёртое главное здание на городской площади, в котором находился окружной суд, также подготовлено к взрыву. Маленькому тихому городку Сноу-Виллидж в самом ближайшем будущем предстояло попасть в срочные сообщения мировых информационных агентств, а потом на экраны телевизоров и страницы газет.

Пекари — народ любопытный, особенно если в рецепте что-то не сходится, вот я и спросил Панчинелло:

— Почему здесь электрические фонарики, а в тоннелях — свечи?

— Потому что такие тоннели могут освещаться только свечами, — ответил маньяк. — Я терпеть не могу фальши, которая в этом пластиковом, полиэстерном мире пытается проникнуть повсюду.

— Я не понимаю.

Он посмотрел на меня с жалостью.

— Ты не понимаешь, потому что ты — не артист.

Фраза эта ничего для меня не прояснила, но мы уже приближались к старинному грузовому лифту с широкими бронзовыми воротами вместо двери. Подъёмному механизму, системе блоков и противовесов, хватило мощности, чтобы доставить из подвала на первый этаж ручную тележку с коробками, полными денег.

Мы преодолели четыре лестничных марша и попали на кухню, уже на первом этаже дворца. Лучи фонариков вырывали из темноты керамические поверхности разделочных столов, полированную медь кухонной посуды, матовые стеклянные панели дверок буфетов.

На одном из разделочных столов я заметил большую квадратную вставку из полированного гранита, идеальную поверхность для раскатки теста. Даже если Корнелий и был жадным, сосущим кровь эксплуататором, пожирающей младенцев свиньёй, как охарактеризовал его Кучерявый, что-то в нём было и хорошего раз создал он своему кондитеру все необходимые условия для приготовления качественной выпечки.

— Посмотри, какая большущая плита, — Носач на правил луч фонарика на плиту.

— Наверное, на ней готовили настоящую еду, не гамбургеры с чипсами, — заметил Кучерявый.

— Потому что и плита настоящая, — кивнул Панчинелло.

Носач положил фонарь на один из разделочных столов, взялся за рукоятку, приводящую в движение подъёмный механизм. Заскрипели тросы, тележка с коробками денег начала медленный подъем. По его завершении Кучерявый положил свой фонарь рядом с фонарём Носача, открыл бронзовые ворота и выкатил тележку с коробками на кухню.

Панчинелло выстрелил Носачу в грудь, Кучерявому — в спину, потом всадил в каждого, когда они, крича, корчились на полу, ещё по две пули.

От неожиданности и жестокости этих убийств у Лорри, похоже, перехватило горло, но я, думаю, вскрикнул. Полной уверенности у меня нет. Потому крики жертв, пусть они и быстро оборвались, полностью перекрыли тот придушенный хрип, который мог вырваться из моей груди, но, возможно, и не вырвался.