Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

Она кликнула сиделку, наперед зная, что никто не придет.

Держа ее руку одной рукой, другой он стал нежно поглаживать ее пальцы. Запястье. Поднимаясь все выше и выше к локтю.

Затаившись в вечной своей темноте, она ждала, стараясь не думать, какие жестокости предстоит ей вынести на этот раз.

Он ущипнул ее руку, и мысленно Дженнифер взмолилась о пощаде. Он ущипнул еще раз, сильнее, но не настолько, чтобы остался синяк.

Стоически снося боль, Дженнифер гадала, каким могло быть его лицо: красивым или уродливым, мужественным или трусливым. Интуитивно понимая, что ни за что, ни за какие блага на свете не желала бы даже на секунду обрести зрение, чтобы взглянуть в его ненавистные глаза.

Он запустил палец ей в ухо, и острый ноготь его был тонким и длинным, как игла. Стал крутить и царапать пальцем внутри, все сильнее и сильнее вдавливая его в ухо, так что боль стала совершенно невыносимой.

Она закричала, но никто не поспешил ей на помощь.

Рука его скользнула к ее ставшим за долгие годы лежачего образа жизни и внутривенного питания плоскими, как блины, грудям. Но даже в этом их бесполом состоянии соски все равно оставались источником жгучей боли, и он умел и знал, как приносить неимоверные страдания.

Однако ужасно было не столько то, что он делал в данный момент, сколько то что он сделает в последующий.

Он был виртуозно изобретателен. Ужас состоял не в самой боли, которую она ощущала, а в предчувствии ее.

Дженннфер снова закричала, зовя на помощь любого, кого угодно, лишь бы прекратить это неведение. Мысленно моля Бога о внезапной смерти. Ее вопли и крики о помощи так и остались безответными. Она замолчала и решила безропотно вытерпеть пытку…

Наконец он отпустил ее, но она чувствовала что он не ушел.

— Люби меня.

— Пожалуйста, уйди.

Снова нежно:

— Люби меня.

Если бы Дженнифер могла плакать, она бы разрыдалась.

— Люби меня, и тогда у меня не будет причин приносить тебе боль. Единственное, что мне от тебя нужно, — это твоя любовь.

Как неспособна была она выдавить слезы из своих несуществующих глаз, так неспособна она была дать ему свою любовь. Легче полюбить гремучую змею, бездыханный камень или холодное, безразличное, пустое межзвездное пространство.

— Мне так не хватает твоей любви.

Она знала, что он неспособен на любовь. Даже не понимает смысла этого слова. И домогается ее только потому, что не может получить ее, ощущать, потому что для него любовь — это таинство, недосягаемая величина. Даже если бы она смогла полюбить его и убедить его в своей любви к нему, это бы ее не спасло, так как он все равно останется нечувствительным к любви, которую обретет, станет тотчас отрицать ее существование и по инерции продолжать издеваться над ней.

Вдруг дождь снова неистово забарабанил по крыше. В коридоре зазвучали голоса. Завизжали колесики тележек, на которых развозили подносы с обедами. Пытка кончилась. На сегодня.

— Увы. Сегодня вечером не смогу пробыть долго, — раздался голос Брайана. — Не как обычно, целую вечность. — И хихикнул, довольный своей остротой, но уши Дженнифер уловили только булькающий горловой звук, исторгнутый им. — У меня скопилась масса неотложных дел по работе. И очень мало времени, чтобы успеть все сделать. Боюсь, что придется прощаться.

Уходя, он, как всегда, склонился к ней через ограждение и поцеловал ее в левую, неподвижную, сторону лица. Она не почувствовала, как губы его коснулись щеки, только ощутила легкий, как крыло бабочки, холодок. Ей казалось, что, поцелуй он ее в здоровую, правую, щеку, ощущение прохлады все равно останется неизменным, если не окажется еще более холодным.

Когда он выходил из комнаты, то делал это довольно шумно, и она отчетливо слышала шарканье его удаляющихся ног.

Спустя некоторое время вошла Ангелина с обедом. Щадящий режим питания. Картофельное пюре с подливой. Провернутая говядина. Провернутый зеленый горошек. Подслащенный сахаром яблочный сок с небольшой добавкой корицы, мороженое. Пища, которую она может глотать, не напрягаясь.

Дженнифер не стала рассказывать, что с ней делали. По прошлому опыту она знала, что ни одному ее слову не поверят. Внешне он, видимо, был ангел во плоти, потому что все, кроме нее, сразу же проникались к нему полным доверием, приписывая ему самые добрые, самые благородные намерения.

Она могла только мысленно гадать, как долго еще продлится эта ее тяжкая пытка.

Рикки Эстефан всыпал полкоробки ригатони в большую кастрюлю. Из нее мгновенно вырос огромный шар пены, и в клубах пара в нос ударил пряный, аппетитный запах. На другой горелке посапывала на огне другая, маленькая, кастрюлька с кипящей ароматной приправой для спагетти.

Когда убавил газ в обеих горелках, Рикки услышал на крыльце какой-то странный шлепок. Мягкий, не очень громкий, но довольно увесистый. Он поднял голову, прислушался. И когда уже подумал было, что звук ему померещился, снова раздалось: шлеп.

Он зашаркал по коридору к передней двери, включил свет на крыльце и уставился в глазок. На крыльце никого не было.

Отперев дверь, он осторожно выглянул наружу, повертел головой налево и направо. На веранде ничего из мебели сдвинуто не было. Так как ветра не было и в помине, качели висели на неподвижных цепях.

Дождь лил не переставая. По обеим сторонам улицы в красноватом отблеске парортутных уличных фонарей, доходя почти до верха бордюра, неслись потоки воды, тускло отсвечивая жидким, расплавленным серебром.

Его беспокоило, что услышанный им шлепок мог свидетельствовать о каком-нибудь ущербе, причиненном дому не на шутку разыгравшейся стихией, но это казалось маловероятным при полном отсутствии сильного ветра.

Снова заперев дверь, Рикки на всякий случай закрыл ее еще та засов и предохранительную цепочку. Получив пулю в живот и чудом оставшись в живых, он стал чертовски осторожен. Чертовски, или как там еще, не в этом дело, но осторожность никогда не помешает. И потому он все время держал дверь на запоре, а на ночь тщательно занавешивал все окна, чтобы никто не мог видеть, что творится внутри.

Ему самому было неловко за свой панический страх. Ведь раньше он был сильным, ловким, никого и ничего не боялся. Когда Гарри собрался уходить, Рикки сделал вид, что остается у стола на кухне, занятый доделкой ременной пряжки. Но едва он услышал щелчок затворяемой двери, как прошлепал через коридорчик, чтобы неслышно задвинуть засов, хотя друг его все еще находился на веранде. Лицо Рикки жег стыд, но он не мог даже на секунду оставить дверь незапертой.

На этот раз, едва он отошел от двери, как снова услышал странный шлепок. Но теперь ему показалось, что звук донесся из гостиной.