Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Я — Микки Белсонг. Я не работаю в управлении по борьбе с грызунами, но с крысами у вас точно проблема.

— Как и у всех, — ответил он, и каким-то образом ему удалось показать, что речь он ведет не о длиннохвостых грызунах.

Он уже начал закрывать дверь, но Микки успела поставить ногу на порог.

— Я не уйду, пока вы не выслушаете меня… или не сломаете мне шею и сбросите вниз.

Он вроде бы обдумывал второй вариант, разглядывая ее шею.

— Вам следует нести слово Иисуса, от двери к двери. К четвергу весь мир был бы спасен.

— Вы очень помогли одной женщине, которую я знала. Она попала в отчаянное положение, не могла много заплатить, но вы ее здорово выручили.

— Как я понимаю, вы тоже не можете много заплатить.

— Часть наличными, часть — распиской. Мне потребуется время, чтобы полностью расплатиться с вами, но если я этого не сделаю, то сама переломаю себе ноги, чтобы избавить вас от лишних хлопот.

— Какие это хлопоты. Мне, скорее всего, понравится. Но дело в том, что я больше не частный детектив.

— Женщину, которой вы помогли, звали Уинетта Дженкинс. Она тогда сидела в тюрьме. Там я с ней и познакомилась.

— Конечно. Я ее помню.

Уинетта позаботилась о том, чтобы ее шестилетний сын, Дэнни, жил с ее родителями, пока она будет сидеть в тюрьме. Но через неделю после того, как женщина начала отбывать срок, ее бывший муж, Вин, забрал ребенка к себе. Правоохранительные органы вмешиваться отказались, потому что Вин был законным отцом ребенка. При этом он крепко пил, поколачивал жену, а иной раз и сына, поэтому Уинетта знала, что ребенок будет жить в страхе, который останется с ним на всю жизнь. О Фарреле она услышала от другой заключенной и убедила родителей обратиться к нему. В течение двух месяцев Фаррел предоставил полиции убедительные доказательства преступной деятельности Вина. Того арестовали, осудили и забрали у него Дэнни, после чего мальчик вновь отправился к родителям Уинетты. Они потом говорили, что Фаррел взялся за это дело, не сулившее никакой прибыли, потому что оно касалось попавшего в беду ребенка, а Фаррел, похоже, очень любил детей.

— Маленькую девочку убьют, если я ей не помогу, — проговорила Микки, не убирая ногу с порога. — А одна я ей помочь не сумею.

Эти слова произвели эффект, обратный тому, на который она рассчитывала. Безразличие на лице детектива сменилось яростью, правда, направленной не на Микки.

— В этом случае я вам как раз и не нужен. Обратитесь к настоящим копам.

— Они мне не поверят. Это необычный случай. А девочка… она особенная.

— Они все особенные, — голос бесстрастный, почти холодный, но в глазах детектива Микки увидела боль, а не ярость и вдруг поняла, что Фаррел старается скрыть от нее какую-то личную трагедию. — Вам нужны именно копы. Я знаю. Сам был одним из них.

— Я только что вышла из тюрьмы. Отчим девочки, отъявленный сукин сын, богат и имеет хорошие связи. И его высоко ценят, главным образом идиоты, но идиоты, чье мнение принимается в расчет. Даже если бы я пошла к копам и они отнеслись к моим словам серьезно, я бы не смогла убедить их действовать достаточно быстро, чтобы помочь девочке.

— Я ничего не могу для вас сделать, — упорствовал он.

— Вы слышали мои условия, — не отступала и Микки. — Или вы меня выслушаете… или сбросите с лестницы. А если попытаетесь сбросить, вам понадобится «бактрин», пластырь и сидячая ванна для ваших яиц.

Он вздохнул.

— Негоже так напирать на меня, леди.

— Ничего другого мне не остается. Но я рада слышать, что вы видите во мне леди.

— Не могу понять, какого черта я открыл дверь, — мрачно пробурчал он.

— Должно быть, надеялись, что вам принесут цветы.

Он отступил в сторону.

— Какой бы ни была ваша история, изложите ее побыстрее. В детали не углубляйтесь.

— Я постараюсь.

Гостиная служила ему и офисом. Слева стоял стол, два стула для клиентов, бюро. Справа — единственное кресло перед телевизором. У кресла — журнальный столик и торшер. Голые стены. Книги, наваленные по углам.

Мебель определенно покупалась на распродажах. Дешевый ковер заметно вытерся. Однако комната сияла чистотой, и в воздухе стоял легкий лимонный запах воска для мебели. Здесь мог жить монах, который на дух не переносил грязь и неопрятность.

За одной из дверей виднелась кухня. Вторая, закрытая, вероятно, вела в спальню и ванную.

Фаррел сел за стол, Микки расположилась на одном из жестких, с прямой спинкой стульев для клиентов, настолько неудобном, что его могли бы использовать и в камере пыток.

Когда Микки позвонила в дверь, детектив работал за столом, на компьютере. Тихонько гудел вентилятор. Дисплей она видеть не могла.

В самом начале одиннадцатого Фаррел уже пил пиво. На столе стояла открытая банка «Будвайзера». Сев за стол, он вновь приложился к ней.

— Ранний ленч или поздний завтрак? — полюбопытствовала Микки.

— Завтрак. Чтобы прибавить респектабельности в ваших глазах, скажу, что крекеры я уже съел.

— Я знакома с этой диетой.

— Если вам все равно, давайте обойдемся без светской беседы. Расскажите мне вашу грустную историю, раз уж это столь необходимо, и позвольте мне вернуться на заслуженный отдых.

Микки замялась, ей хотелось сразу захватить внимание Фаррела, поэтому она вспомнила пророческие слова тети Джен, произнесенные не так уж и давно.

— Иногда жизнь человека может измениться к лучшему в один момент, разом, словно по мановению волшебной палочки. Кто-то необычный входит в твою жизнь, совершенно неожиданно, и разворачивает тебя в новом направлении, изменяет навсегда. С вами когда-нибудь такое случалось, мистер Фаррел?

Он поморщился.

— Вы уже несете слово Иисуса.

Микки постаралась без лишних слов рассказать историю Лайлани Клонк, Синсемиллы и псевдоотца, ищущего инопланетных целителей. Не забыла и о Лукипеле, который отправился к звездам.

О том, что псевдоотец — Престон Мэддок, не упомянула, опасаясь, что Фаррел восхищается убийцей ничуть не меньше, чем Ф. Бронсон. Она также боялась, что, услышав эту достаточно известную фамилию, он откажется наотрез.

Пока Микки говорила, Фаррел не раз и не два смотрел на дисплей, словно ее история отвлекала его от какого-то важного дела, подробности которого высвечивались на экране.

Он не задавал вопросов, не выказывал ни малейшего интереса. Иногда откидывался на спинку, закрывал глаза, расслабляясь. Создавалось ощущение, что он спит. Случалось, что лицо его каменело, и он так пристально смотрел на Микки, словно терял терпение и действительно собирался сбросить ее с лестницы, невзирая на обещание незваной клиентки сопротивляться до последнего.

В один из таких моментов он резко поднялся.

— Чем дольше я слушаю, тем больше убеждаюсь, что не гожусь для этого дела. Ничего бы у меня не получилось, даже если бы я еще работал. Я даже не понимаю, чего вы от меня хотите.