Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

Хотя он чувствовал на себе ее испытующий взгляд, она ничего на это не ответила. Он сделал вид, что не заметил его.

После непродолжительного молчания Конни спросила:

— Ты думаешь, Тик-так может подключаться к нам в любую минуту, видеть и слышать нас, когда пожелает? Например, сейчас?

— Кто его знает?

— Не может он быть всевидящим и всеслышащим, как Бог, — убежденно заявила Конни. — Скорее всего, мы для него только светящийся след на его мозговом локаторе, а видеть и слышать нас он может только тогда, когда мы видим и слышим его.

— Может быть. Кто его знает?

— Будем надеяться, что все обстоит именно так. Иначе, если этот гад видит и слышит нас все время, у нас столько же шансов прищучить его, сколько не растаять у снега, брошенного в огонь. Не успеем мы и шага ступить, как он нас сожжет, как сжег твою квартиру.

Когда ехали по главной улице Корона дель Мар, с расположенными дверь в дверь по обеим ее сторонам магазинами, и далее, следуя по изгибам береговой линии Ньюпорт-Коуста, вдоль участков земли на повернутых к океану склонах холмов, где велись подготовительные работы под строительство нового микрорайона и теперь, застыв в неподвижности, словно охваченные сном доисторические ящеры стояли огромные землеройные машины, у Гарри возникло странное ощущение, будто кто-то пристально смотрит ему в затылок. Когда же по прибрежному шоссе спускались к Лагуна-Бич, ощущение это усилилось. Он чувствовал себя как мышь, за каждым шагом которой неусыпно следит кошка.

Лагуна была центром искусства, туристической Меккой, и, хотя знавала и лучшие времена, все еще оставалась райским уголком. Одетые в мягкие шелковые, осыпанные золотыми блестками огоньков зеленые одежды, плечом к плечу стоят холмы, повернув свои склоны к океану, и мнится, что красавица-женщина пружинисто сбегает по ним вниз навстречу прибою. Но сегодня эта женщина не пленяет красотой, а таит в себе страшную и непонятную опасность.

Дом стоял на крутом обрывистом берегу океана. Западная стена, сплошь из цветного стекла, являла собой панораму первозданного неба, воды и ревущего прибоя. Когда Брайану хотелось поспать днем, стоило только нажать кнопку — и электродвигатели приводили в движение шторные двери, гася дневное светило. Но сейчас стояла ночь, и, пока Брайан спал, за огромным окном виднелось только мрачное небо, еще более мрачное море и смутно поблескивающие во мраке буруны, бегущие приступом на берег, словно несметные полчища призрачных солдат.

Когда Брайан спал, ему всегда снились сны.

Большинству людей снятся черно-белые сны, ему же снились только цветные. Цветовой спектр в его снах был куда более насыщен, чем в реальной жизни, — поразительное разнообразие оттенков и тонов, делавшее каждое сновидение захватывающим зрелищем. Комнаты в его снах были не просто смутными намеками на некое помещение, а пейзажи — неясными импрессионистскими пятнами. Место действия в них было прорисовано ярко и четко — даже чересчур ярко и четко. Если ему снился лес, то каждый листик в нем был подан со всеми своими прожилочками, крапинками и затемнениями. Если снег, то каждая снежинка имела свой уникально-неповторимый узор.

И все это оттого, что в своих снах он был не просто зрителем как остальные люди. А спящим богом. Творящим во сне богом.

В тот вторник, как и всегда, сны Брайана были полны насилия и смерти. Его творческий гений более всего раскрывался в апокалиптических картинах разрушения и гибели.

Он разгуливал по улицам воображаемого города, запутанным как ни один лабиринт в мире, среди скопищ остроконечных крыш и шпилей. Когда ловил на себе взгляд какого-нибудь ребенка, на того нападала моровая язва такой разрушительной силы, что личико его мгновенно превращалось в месиво гнойных, сочащихся пузырей, а кожа покрывалась кровоточащими ранками. От одного его прикосновения сильные взрослые мужчины вспыхивали как факелы, и глаза их расплавлялись и вытекали из глазниц. Под его взглядом девушки мгновенно старели, усыхали и умирали мучительной смертью, превращаясь из предметов тайных воздыханий в кучи кишащего червями гнилого мяса. Стоило Брайану улыбнуться какому-нибудь бакалейщику, стоящему в дверях своей лавки, — как тот мгновенно падал на тротуар, корчась в предсмертной агонии, а из его ушей, ноздрей и рта валом валили тараканы.

Брайану эти видения не казались кошмаром. Напротив, он получал от своих снов огромное удовольствие и всегда просыпался после них отдохнувшим и приятно возбужденным.

Улицы города превращались в бесконечную анфиладу комнат гигантского борделя, и в каждой из них, изысканно обставленной, женщины, одна прекраснее другой, с трепетом ожидали момента, чтобы излить на него свои ласки. Обнаженные, они раболепствовали перед ним, умоляя предоставить им возможность доставить ему наслаждение, но он отвергал их домогательства. Вместо этого он каждую убивал особо изощренным способом, и всякий раз по-разному, бесконечно изобретательный в средствах умерщвления, пока с головы до ног не перемазывался кровью своих сладострастных жертв.

Секс его не интересовал. Власть — вот что приносило ему величайшее из наслаждений, и самой высшей его формой было властвовать над жизнью других существ. Он никогда не уставал от их мольбы о пощаде. Звуки их голосов напоминали ему писк зверушек, которые панически боялись его, когда, еще ребенком, он только начинал свое СТАНОВЛЕНИЕ. Он был рожден, чтобы править в мире грез и в мире реальности, чтобы помочь, наконец, человечеству обрести утерянную им когда-то покорность.

Брайан проснулся.

Несколько долгих, восхитительных минут он неподвижно лежал на спутанных черных простынях, бледным пятном выделяясь на мятых шелках, похожий на отблеск слегка фосфоресцирующей бледной пены на гребнях волн, набегающих на берег далеко внизу под его окнами. Радостное возбуждение от пережитой во сне кровавой оргии не покидало его — бесконечно превосходя по силе любое посторгастическое томление.

Он мечтал о том дне, когда сможет обрушить на сущий мир все те жестокости, которые обрушивал на мир грез. Эти кишащие толпы людишек заслуживают вселенской порки.

В своем эгоцентризме и самовозвеличивании они уверили себя, что мир создан для них, для удовлетворения их нужд и желаний, и заполонили собой, расплодившись, весь белый свет. Но не они, а ОН был венцом творения. И пора накинуть на них смирительную рубашку и до минимума сократить их число.

Однако Брайан был еще слишком молод, еще не вошел в полную силу, находился только в процессе своего СТАНОВЛЕНИЯ и еще не смел начать полное очищение земли, предначертанное ему судьбой.

Как был голый, он встал с постели. Свежий воздух приятно холодил кожу.