Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Они вскрыли ему черепную коробку, — нарушил молчание Гарри.

— И?

— Никаких следов поверхностной гематомы. Никаких избытков спинномозговой жидкости, никаких признаков повышенного кровяного давления.

— А пробы мозга брали? — спросила она.

— Думаю, брали. — Он зашуршал, перелистывая, страничками отчета. — Ага, вот оно где.

— Что-нибудь обнаружили? Опухоль? Абсцесс? Повреждение тканей?

Некоторое время он молчал, внимательно вчитываясь в отчет. Затем:

— Нет. Ничего и близкого к этому.

— Кровотечение?

— Ни слова.

— Закупорка кровеносных сосудов?

— И здесь все в норме.

— Шишковидная железа?

Порой шишковидная железа, сместившись под давлением окружающей ее мозговой ткани, могла стать причиной ярких галлюцинаций, зачастую ведущих к параноической шизофрении и непредсказуемым поступкам. Но ничего этого у Ордегарда обнаружено не было.

Наблюдая с расстояния за процессом вскрытия трупа, Конни думала о своей сестре Колин, умершей пять лет тому назад от родов. Ее смерть казалась ей такой же нелепой, как и бедняжки Лауры Кинкад, к несчастью своему, избравшей не тот ресторан и не то время для обеда.

Всякая смерть бессмысленна. Вселенной же правят безумие и хаос. Все рождается, чтобы умереть. В чем же логика и тайный смысл этого круговорота вещей?…

— И тут все в норме, — ответил Гарри, кладя отчет на стол. Когда он вставал, пружины стула заскрипели и запели. — Никаких таинственных пятен на теле, никаких особых физиологических отклонений. Если Тик-так каким-то непостижимым образом и управлял Ордегардом, по трупу этого определить невозможно.

Конни отвернулась от стеклянной перегородки.

— И что теперь?

Тил Боннер выдвинул холодильный ящик.

Внутри лежало совершенно нагое тело Ордегарда. Кожа его в некоторых местах была синюшного оттенка. Глубокие порезы от вскрытия грубо сшиты черными нитками. Лунообразное лицо. Раздвинутые в кривой усмешке трупным окоченением губы. Хорошо, что хоть закрыты глаза.

— А зачем вам понадобилось осмотреть его? — поинтересовался Боннер.

— Чтобы убедиться, что он на месте, — ответил Гарри. Медэксперт с интересом поднял глаза.

— А куда же он еще денется?

Пол спальни был выложен черной керамической плиткой. Местами поблескивавшей, словно вода в ручье, от проникавшего через окна сияния ночи. Плитка приятно холодила горячие ступни Брайана.

Пока он шел к стеклянной стене, выходившей на океан, огромные зеркала отражали только сплошную темноту, и его обнаженная фигура скользила в ней, подобно тонкой прозрачной струйке дыма.

Брайан остановился у огромного окна и стал глядеть на черное, цвета соболя, море и смоляное небо. Панораму мрака кое-где разрывали белые гребешки волн и похожие на изморозь пятна на чреве туч. Эта изморозь была не чем иным, как отраженным светом, исходившим от располагавшегося за его спиной Лагуна-Бич; дом его находился в самой западной точке города.

Открывшийся его взору вид был совершенен, так как в нем полностью отсутствовал человек и иже с ним. Не было ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни построек, ни машин. Только покой и мрак. И чистота.

Ах, как хотелось ему напрочь искоренить человека на огромных просторах земли, поселить оставшуюся в живых горстку в специально отведенные им для жизни резервации! Но он еще не полностью обрел силу для этого, все еще находился в стадии СТАНОВЛЕНИЯ.

Он переместил взгляд с моря и неба на лежащую далеко внизу у его ног мертвенно-бледную береговую кромку.

Уткнув лоб в стекло, он живо представил себе человека — а создав его в воображении, наделил жизнью. На пустынном берегу недалеко от линии прибоя вдруг зашевелился песок. Конусообразно поднялся вверх на высоту человеческого роста — и превратился в человека. Бродягу. С испещренным шрамами лицом. С маленькими змеиными глазками.

Этот человек никогда не жил на земле. Он был целиком плодом воображения Брайана. Благодаря ему и подобным ему созданиям Брайан мог ходить, где ему вздумается, не подвергая себя опасности.

Люди и фантомы, которых он создавал силой воображения, не боялись ни выстрелов, ни огня, ни любых иных разрушительных воздействий. Собственное же тело Брайана было весьма, даже слишком, уязвимо. От порезов текла кровь. От удара оставался синяк. Полагая, однако, что, когда СТАНЕТ божеством, как последний дар, как знак, что вознесен до уровня Бога, обретет неуязвимость и бессмертие, он всей душой стремился к завершению этого своего предначертания.

Оставив только часть сознания в собственном теле Брайан перенес остальное в тело бродяги на берегу. Его глазами взглянул на свой дом на обрыве. Увидел самого себя, нагишом стоящего у окна, глядящего вниз.

В еврейском фольклоре бытует существо, называемое големом. Сотворенная из глины кукла в виде человека и наделенная некоторыми свойствами жизни, представляет собой орудие возмездия.

Брайан мог создавать бесчисленное количество разнообразнейших големов и с их помощью выслеживать и преследовать свои жертвы, прореживать «стадо», управлять миром и поддерживать в нем порядок. Но он был неспособен проникать в тела живых людей и контролировать их деятельность изнутри, хотя этого ему и очень хотелось. Но, как знать, возможно, обретет он и это свойство, когда завершится наконец его СТАНОВЛЕНИЕ.

Убрав сознание из голема на берегу и глядя на него сверху вниз из своего окна, он заставил куклу изменить свои очертания. Голем увеличился почти втрое, стал походить на рептилию, а из спины у него выросли огромные перепончатые крылья.

Иногда материальное воплощение его мысли выходило за рамки задуманного, обретало собственную жизнь, контролировать которую он был бессилен. Чтобы напрочь исключить подобные случаи, он постоянно тренировался, оттачивая технику создания и практику использования големов.

Однажды, вдохновленный фильмом «Чужой», он создал голема, чтобы нагнать ужас на дюжину бомжей, приютившихся под эстакадой шоссе, ведущего в Лос-Анджелес.

Первым его намерением было предать мгновенной смерти двоих из них, напугав остальных своей мощью и беспощадностью приговора. Но дикий ужас, охвативший их при виде невесть откуда взявшегося киношного монстра, вскружил ему голову. Он трепетал от возбуждения, когда когти его чудовища впивались в их тела, разрывая их на части, когда брызнула горячая кровь, когда поднялся смрад от вывалившихся наружу кишок, когда в его могучих лапах, как спички, затрещали их кости. Вопли умиравших, сначала пронзительные, постепенно угасали, становились все мелодичнее, напевнее, эротичнее. Они расставались с жизнью с той же трепетностью, с какой отдаются мужчине любовницы, изнемогающие под бременем своей страсти: с тихими вздохами, стонами и содроганиями. На какое-то время он и впрямь с перевоплотился в это чудовище, ощетинившись острыми как бритва зубами, когтями, спинными шипами и мощным хвостом, забыв о своем реальном теле, в котором покоился его мозг. Когда же Брайан пришел в себя, то обнаружил, что бил всех, кто находился под эстакадой, и теперь стоял посреди груды обезображенных тел, оторванных голов и конечностей, по пояс в крови.