Дин Кунц - Избранные произведения. III том [Компиляция]

— Но должно же этому быть какое-то логическое объяснение, — возразила Линдзи.

— Я и сам без устали твержу то же самое. Но едва пытаюсь его нащупать, как логика летит к чертям собачьим.

Мягко скреблась дождевая решетка. Ветер шушукался с кем-то на крыше, забирался в дымоход и нашептывал что-то из камина.

Хатч думал о том, слышит ли голос этого ветра Хоунелл, если, конечно, он жив, и откуда вообще примчался сюда этот ветер, может быть, из потустороннего мира?

Вассаго остановил машину прямо перед главным входом в антикварный магазин Харрисона на окраине Лагуна-Бич. Магазин располагался в здании, выполненном в стиле арт деко. Огромные витрины были темными, когда в полночь вторник медленно перевалил на среду.

Стивен Хоунелл не знал, где точно живут Харрисоны, а в телефонной книге номер их телефона указан не был. Писатель только сообщил ему, чем занимался Харрисон, и приблизительно указал место на Тихоокеанском береговом шоссе, где мог находиться его антикварный магазин.

Домашний адрес должен быть записан где-нибудь в бумагах, хранящихся внутри магазина. Но достать его было делом нелегким. Характерные нашлепки на огромных витринах из плексигласа и на двери главного входа свидетельствовали, что помещения магазина оборудованы охранной сигнализацией и находятся под защитой агентства безопасности.

Из преисподней он вернулся наделенным способностью видеть в темноте, молниеносной реакцией, полным отсутствием чувства жалости, позволявшим ему совершать любые поступки, любые акты жестокости, и бесстрашием, делавшим его таким же грозным противником, как механический робот. Но он не мог проходить сквозь стены, или превращаться в пар, а затем снова в самого себя, или летать, или вообще делать то, что под силу настоящему демону. До тех пор пока он не заслужит права быть возвращенным в Ад, предъявив на входе полностью завершенную коллекцию своего музея мертвых либо уничтожив тех, кого послан уничтожить, он будет наделен лишь могуществом полудемона, а этого было совершенно недостаточно, чтобы преодолеть охранную сигнализацию.

Вассаго поехал прочь от магазина.

В центре города, рядом с заправочной станцией, он нашел телефонную будку. Несмотря на поздний час, станция вовсю торговала бензином, а ее наружное освещение было таким ярким, что Вассаго вынужден был все время щуриться, даже невзирая на темные стекла своих солнцезащитных очков.

В свете ламп кружились большекрылые бабочки, отбрасывая на тротуар огромные, величиной с хорошую ворону, тени.

Пол будки был густо усыпан окурками сигарет. Возле дохлого жука копошились муравьи.

На телефоне висело объявление: «АВТОМАТ НЕ РАБОТАЕТ», но Вассаго не было до этого никакого дела, так как он никому не собирался звонить. Его интересовала телефонная книга, прикрепленная к раме довольно массивной цепью.

Он внимательно пролистал желтые страницы раздела «Антиквариат». Антикварное дело в Лагуна-Бич, судя по книге, процветало: город был настоящим раем для торговцев предметами старины. Вассаго бегло ознакомился с их рекламными объявлениями. Некоторые в целях саморекламы объявляли себя международными компаниями по сбыту антиквариата, другие рекламировали свои услуги, указывая имя владельца магазина, как, например, «Антикварный магазин Харрисона».

Очень немногие использовали и имя и фамилию, а в некоторых объявлениях указывалось полное имя владельца, так как в антикварном деле хорошая репутация бизнесмена служила ему прекрасной визитной карточкой. Роберт О. Лоффман, к примеру, указанный в справочнике на желтых страницах, благодаря перекрестной ссылке, легко отыскивался под тем же именем на белых страницах, что позволило Вассаго узнать его домашний адрес.

Когда он шел обратно к «хонде», то заметил, как из темноты вынырнула летучая мышь. Дугой мелькнув в слепящем свете ламп заправочной станции, она на лету схватила жирную бабочку и вместе с ней скрылась в ночном мраке. Ни хищник, ни его жертва не издали ни звука.

Лоффману было семьдесят лет, но в самых лучших своих снах он видел себя восемнадцатилетним, ловким, гибким, сильным и жизнерадостным. Сны его не были сексуальными, грудастые женщины призывно не раздвигали в них навстречу ему свои пышные бедра. Не стремился он в снах и к власти над людьми, не было в них бешеных погонь, не прыгал он с высоких утесов в водоворот дивных приключений. Сны были спокойными, земными: неспешная прогулка босиком вдоль берега в вечерних сумерках, ощущение сыроватого песка под ногами, пенистые гребни набегающих волн, сверкающих отраженным блеском пурпурного заката; или он, разморенный полуденной жарой, просто сидит в траве под сенью финиковой пальмы, лениво наблюдая за колибри, пьющей нектар из ярких лепестков растущих на клумбе цветов. Уже одно сознание, что он снова молод, было настолько удивительным само по себе, что делало сон захватывающим, и хотелось, чтобы он длился как можно дольше.

Сегодня ему опять было восемнадцать, и он полулежал на огромных качелях перед крыльцом дома в Санта-Ане, где родился и вырос. Он потихоньку раскачивался на качелях и снимал с яблока, которое собирался съесть, кожуру, и это все, но соя был замечательным, наполненным ароматами и ощущениями в тысячи раз более возбуждающими, чем если бы он представлял себя в гареме, окруженным раздетыми донага красавицами.

— Мистер Лоффман, проснитесь.

Он решил не обращать внимания на этот голос, так как хотел побыть один на качелях. Глаза его неотрывно следили за витой спиралью снимаемой с яблока шкурки.

— Да просыпайся же ты наконец, старый соня. Ему хотелось так очистить яблоко, чтобы лента кожуры снялась целиком.

— Да ты что, снотворное принял, что ли?

К огромному недовольству и разочарованию Лоффмана, крыльцо, качели, яблоко и нож, которым он снимал с яблока кожуру, растворились во мраке. Он снова был у себя в спальне.

Едва пришел в себя, Лоффман понял, что находится в комнате не один. Рядом с кроватью, едва различимый в темноте, стоял кто-то призрачный.

Хотя Лоффман ни разу в жизни не становился жертвой преступления и жил в одном из самых безопасных с этой точки зрения районов, с возрастом у него возникло и укоренилось ощущение своей уязвимости и незащищенности. И потому рядом с постелью, около лампы, он всегда теперь клал заряженный пистолет. С колотящимся от страха сердцем он протянул к нему руку и в темноте стал шарить по холодному мрамору французского, XVIII столетия, украшенного золоченой бронзой шкафчика, служившего ему ночным столиком. Пистолета на месте не было.

— Простите меня, сэр, — прозвучал из темноты голос незваного гостя, — что напугал вас. Успокойтесь, пожалуйста. Если вы ищете пистолет, я сразу его приметил, как только вошел. Теперь он у меня.