Дин Кунц - Избранные произведения. III том [Компиляция]

Нажав кнопку, чтобы стереть сообщения, Хатч подумал: «Видимо, рано или поздно, полиция все же захочет побеседовать со мной».

Потом сам удивился, отчего эта мысль о полиции так обеспокоила его. Скорее всего, убийца уже пойман и сидит в тюрьме, и вряд ли полиция будет подозревать его, Хатча. Да и почему, собственно, подозрение вообще должно пасть на него? Он же ничего не сделал. Ровным счетом ничего . Отчего же его вдруг охватывает ощущение, что чувство вины крадется в его душе, как «Сороконожка» в темном тоннеле? Сороконожка?

Совершенно неизвестно откуда пришедший ему на ум образ снова обдал его холодом. Откуда, из какого источника мог он почерпнуть его? Словно это была не его собственная мысль, а как бы… навязанная кем-то извне.

Хатч помчался вверх по лестнице.

Лежа на спине в кровати, Линдзи расправляла складки одеяла вокруг себя.

Газета лежала на его столике, куда она всегда клала ее. Быстро схватив газету, Хатч стал лихорадочно шарить глазами по первой странице.

— Хатч? — спросила Линдзи. — Что случилось?

— Купер мертв.

— Что?

— Парень, водитель пивовоза. Уильям Купер. Зверски убит.

Отбросив одеяло, она села на краешек кровати.

Наконец на третьей странице он нашел нужную статью. Примостился на кровати рядом с Линдзи, и они вместе прочли ее.

Газета сообщала, что полиция заинтересовалась молодым человеком в возрасте примерно двадцати лет, с бледной кожей, черноволосым. Один из соседей видел, как он убегал по подъездной аллее за гаражами «Палм Корта». Свидетель также сообщал, что будто бы заметил на нем солнцезащитные очки. Ночью.

— Это тот же негодяй, который убил блондинку, — со страхом сказал Хатч. — Помнишь, я говорил тебе, что меня поразили эти солнцезащитные очки, когда заметил их на нем в зеркале заднего обзора. И вот теперь этот подонок каким-то образом проникает в мои мысли. И довершает мою злость, убивая людей, которых я просто хотел бы как-то наказать.

— Но ведь это же бессмыслица. Этого не может быть.

— И тем не менее все именно так. — Хатчу даже стало нехорошо. Он посмотрел на свои руки, словно и впрямь боялся увидеть на них следы крови водителя грузовика. — Господи, ведь это я навел его на Купера.

Он был настолько напуган, настолько психологически подавлен чувством ответственности за случившееся, что ему ни с того ни с сего вдруг нестерпимо захотелось помыть руки и скрести их до тех пор, пока с них не сойдет вся кожа. Хатч попытался встать с кровати, но ноги стали ватными от страха, и он вынужден был снова сесть на прежнее место.

Линдзи тоже была сбита с толку этим известием, но в гораздо меньшей степени, чем Хатч.

И тогда он рассказал ей о мелькнувшем в зеркальной двери отражении молодого человека, затянутого во все черное и в черных очках, когда прошлым вечером в «логове» исходил злобой и яростью по поводу Купера. Еще он рассказал ей, как лежал в кровати, когда она уснула, размышляя о Купере, и как неожиданно для самого себя буквально зашелся от гнева так, что казалось, сердце не выдержит напряжения и разорвется на куски. Он попытался словами выразить испытанное им странное ощущение, будто кто-то чужой ворвался в его рассудок, подчинив его себе, и как все это неожиданно оборвалось, когда он потерял сознание. И теперь, уже ничего не утаивая от нее, рассказал и про то, как внезапно вспылил, когда читал статью в «Артс Америкэн» этим вечером, и, вытащив как доказательство журнал из ночного столика, показал ей его опаленные огнем страницы.

К тому времени, когда Хатч кончил свой рассказ, тревога и страх Линдзи были под стать его страхам, но сильнее их оказались смятение и отчаяние от того, что все это время он от нее таился.

— Почему ты скрыл это от меня?

— Не хотел тебя беспокоить понапрасну, — оправдывался Хатч, отлично понимая, как неубедительно это звучит.

— Мы ведь никогда ничего не скрывали друг от друга. Всегда делились всем — и хорошим и плохим, буквально всем.

— Прости меня, Линдзи. Я только… но только в… течение этих последних нескольких месяцев… эти кошмарные видения гниющих тел, чудовищного насилия, пожаров… наконец, весь этот ужас …

— С этого момента, — потребовала она, — никаких секретов.

— Я ведь из лучших побуждений…

— Никаких секретов, — повторила она настойчиво.

— Хорошо. Никаких секретов.

— Ты совершенно не виновен в том, что случилось с Купером. Даже если между тобой и убийцей действительно существует какая-то связь, из-за чего Купер и стал его жертвой, твоей вины здесь нет. Откуда тебе было знать , что твой гнев на Купера равен его смертному приговору? Ты все равно был бы бессилен предотвратить это.

Хатч бросил взгляд на обожженный журнал, который все еще держал в руках, и содрогнулся от ужаса.

— Но мне никогда не удастся смыть с себя вину, если я не попытаюсь спасти Хоунелла.

Хмурясь, она спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Если мой гнев каким-то образом вывел его на Купера, то не исключено, что он с таким же успехом может вывести его и па Хоунелла.

Ощущение боли наполняло все существо пришедшего в сознание Хоунелла. И разница состояла лишь в том, что не он, а ему причинили боль — и не душевную, а физическую. Болела мошонка от удара ногой. Горло, казалось, вот-вот треснет, как стеклянная трубка от удара ребром ладони. Невыносимо трещала голова. Словно подожженные огнем, горели запястья и лодыжки, и он не сразу понял почему; но потом сообразил, что привязан к четырем стойкам, скорее всего, к ножкам кровати, и веревки режут ему кожу.

Он почти ничего не видел, отчасти из-за застилавших глаза слез, но в основном из-за того, что во время нападения от сильного удара вылетели из глаз контактные линзы. Он знал, что на него напали, но никак не мог припомнить, кто именно.

Но вскоре над ним, подобно луне в плохо отлаженном телескопе, повисло лицо молодого человека. Лицо это все ниже и ниже склонялось к нему, пока не стало отчетливо различимым — красивое и бледное, с копной густых черных волос. Его не кривила злорадная ухмылка, как у киношных злодеев. Не искажала его и злобная гримаса, оно даже хмурым не было. Оно было совершенно невозмутимым — кроме, может быть, проблеска едва заметной профессиональной заинтересованности, с какой энтомолог может смотреть на доселе неописанного наукой мутанта одного из распространенных видов насекомого.

— Прошу простить мое несколько грубое с вами обращение, после того как вы так радушно пригласили меня войти в свой дом. Но я спешу и не располагаю временем, чтобы получить необходимую мне информацию в ходе обычной беседы.

— Все, что вам будет угодно, — смиренно сказал Хоунелл, и сам поразился, услышав, как изменился его обычно медоточивый голос, это ни разу не подводившее его орудие обольщения или уничтожения, смотря по обстоятельствам, собеседника. Он вдруг стал каким-то скрипучим и одновременно булькающим — в любом случае, ужасно противным.