Дин Кунц - Избранные произведения. III том [Компиляция]

Несмотря на то что Хатч был совершенно сбит с толку и напуган, он сообразил, что все эти страшные чудища не настоящие, а механические. И когда понял это, узнал наконец и давно знакомый звук. Тапати-так, тапати-так . Он ехал на роликовом санном поезде (хотя находился в собственной машине), который постепенно замедлял ход, приближаясь к вершине склона, после чего должен последовать стремительный бросок вниз.

Хатч не пытался внушить себе, что с ним ничего не происходит, не старался заставить себя проснуться и прийти в себя. А принимал все как есть. Чувствовал, что ему и не надо верить в происходящее, чтобы оно и дальше длилось; верил он в него или нет, оно все равно продолжалось бы независимо от его воли, и потому лучше сцепить зубы и ждать, когда все это кончится.

Но принимать все как есть не значит перестать бояться. И ему было так страшно, как никогда в жизни.

В какой-то момент он подумал, что надо бы открыть дверцу машины и выйти вон. Может быть, это остановит наваждение. Но не сделал этого, так как боялся, что, когда выйдет, окажется не на автостоянке перед оружейным магазином, а в тоннеле, а поезд пойдет вверх без него. Перестав ощущать свой маленький красный «мицубиси», он захлопнет за собой дверь в реальность, навсегда ввергнет себя в наваждение, откуда ему уже никогда не выбраться, никогда не вернуться назад.

Машина проехала мимо последнего чудища. Вот она уже на вершине склона. Толкает половинки вертящихся ворот. И попадает в сплошной мрак. Ворота сзади с шумом захлопываются. Машина медленно ползет дальше. Дальше. Дальше. И вдруг, словно в бездонную пропасть, срывается вниз.

Хатч в ужасе кричит, и вместе с криком исчезает темнота. Снова вокруг прелестный весенний солнечный день. Автостоянка. Оружейный магазин.

Пальцы его с такой силой сжимают рулевое колесо, что ломит суставы.

В течение всего утра Вассаго больше бодрствовал, чем спал. Но, когда задремал, снова оказался на «Сороконожке» в тот достопамятный вечер, в вечер своей славы.

В дни и недели, потянувшиеся после гибели людей в «Мире фантазии», он доказал себе, что является истинным Мастером, укротив свое необузданное желание снова убивать. Достаточно было только вспомнить о совершенном убийстве, как само собой спадало скопившееся в нем напряжение. Сотни раз заново переживал он подробности каждой гибели, тем самым гася в себе добела раскаленную потребность действовать. А уверенность, что снова будет убивать и всякий раз выходить сухим из воды, служила ему дополнительным стимулом, сдерживавшим его неуемную страсть.

В течение двух лет он никого не убивал. Затем, когда ему исполнилось четырнадцать лет, в летнем лагере он утопил одного мальчика. Тот был младше и слабее его, но боролся за свою жизнь до конца. Когда его, лежащего в воде лицом вниз, обнаружили в пруду, разговоры о его смерти не утихали в лагере в течение целого месяца. Вода оказалась таким же восхитительным убийцей, как и огонь.

Когда ему исполнилось шестнадцать и он получил водительские права, то пустил в расход двух случайных встречных, попросивших его подкинуть их на машине, одного в октябре, другого за несколько дней до Дня Благодарения. Второй, ноябрьский, был просто студентом, ехавшим домой на каникулы. А вот первый оказался особой штучкой, хищником, решившим, что напал на наивного дуралея-школьника, за чей счет можно порезвиться. Обоих Джереми зарезал ножом.

В семнадцать, открыв для себя сатанизм, Вассаго не мог вдоволь начитаться о нем, пораженный, что его секретное философское кредо было столь четко сформулировано и разделялось многими тайными религиозными культами. Некоторые из них были достаточно беззубыми и исповедовались трусливыми слюнтяями, которые только делали вид, что порочны, чтобы прикрыть свой гедонизм, стремление к вечному наслаждению. Но были и настоящие верующие, ревностно приверженные той истине, что Богу не удалось создать людей по образу и подобию Своему, что большая часть человечества — это быдло, что эгоизм — это великолепное чувство, что наслаждение — единственное, к чему следует стремиться, и что высшее блаженство способна принести только власть над другими людьми.

Истинным же проявлением власти, убеждало его одно подпольно изданное сочинение, является расправа с собственными родителями, давшими тебе жизнь, благодаря чему разрываются семейные узы «любви». Книга утверждала, что необходимо как можно решительнее выступать против всяких установлений, законов и так называемых благородных чувств, которыми люди прикрывают свое лицемерие. Только восприняв это всем сердцем, можно заслужить себе место в Аду — откуда его, помимо его желания, вернул к жизни отец.

Но скоро он вновь будет там. Еще несколько смертей, особенно две из них, и путь его в обетованную землю вечного мрака будет свободен.

Чем выше поднималось солнце, тем теплее становилось на чердаке.

Над его затемненным убежищем в разных направлениях носилось несколько толстых мух, а некоторые из них уже беспомощно барахтались, попав в те или иные из липких паучьих сетей, растянутых на стыках строительных балок. Вот тогда пришли в движение пауки.

В нагретом узком пространстве полудремотное состояние Вассаго сменилось более глубоким сном с более неистовыми сновидениями. И снились ему огонь и вода, кинжалы и пистолеты.

Присев на корточки возле угла гаража, Хатч просунул руку между двумя азалиями и откинул крышку регулятора садового освещения. Он установил реле таким образом, чтобы фонари, освещавшие дорожку и кустарник, не погасли в полночь. Теперь они будут светить до тех пор, пока не взойдет солнце.

Закрыв железный ящик регулятора, Хатч выпрямился и стал глядеть на тихую, прекрасно ухоженную улицу. Все здесь было аккуратно и гармонично. Крыши домов выложены плиткой коричневатых, желтоватых и персиковых тонов, резко контрастировавших с крикливыми оранжево-красными плитками на крышах многих старых калифорнийских построек. Оштукатуренные стены были в основном кремового цвета или нежно-голубых расцветок, специально оговоренных условиями «Договорных обязательств», выдававшихся на руки владельцам вместе с актом о передаче прав на пользование собственностью. Недавно выкошенные лужайки были изумрудного цвета, клумбы ухожены, деревья аккуратно подстрижены. Просто не верилось, что в степенную, упорядоченную жизнь этой процветающей общины могут вторгнуться неведомые бедствия из потустороннего мира, казалось немыслимым, что по этим улицам станут бродить какие-то таинственные, мистические существа. Тому порукой была здоровая заурядность их района, подобно мощному оборонительному валу защищающая его обитателей от вторжения мистических сил.