Дин Кунц - Избранные произведения. I том [Компиляция]

Собака, стоявшая у ноги Карсон, глухо зарычала, как бы говоря: «Скатертью дорога».

Подал голос мобильник Майкла. Он недавно поставил новый рингтон — смех Керли Говарда из «Трех недотеп» [571] «Три недотепы» — серия короткометражных фильмов, первый из которых появился в 1925 г., о трех балбесах, которые ищут и находят приключения на свои головы. Советский аналог — «Пес Барбос и необычный кросс». В этих фильмах снимались разные актеры, но наиболее узнаваемым был Керли Говард (1903–1952, настоящее имя Джером Лестер Хорвич), во многом из-за высокого, пронзительного голоса. .

«Няк, няк, няк, — пронзительно заверещал мобильник. — Няк, няк, няк».

Майкл принял звонок.

— Да, да, — повернувшись к Карсон, добавил: — Девкалион.

— Давно пора, — она оглядывала лес на востоке и юге, ожидая, что Джанет на полной скорости может в любой момент выскочить из темноты.

Выслушав Девкалиона, Майкл ответил:

— Там, где мы сейчас, встречаться не стоит. У нас только что возникли трудности, и мы намусорили.

Карсон посмотрела на тело псевдо-Баки. Вроде бы не ожил.

— Дай нам десять или пятнадцать минут, чтобы перебраться в более подходящее место. Я позвоню сам, дам знать, где мы, — убрав мобильник в карман, он посмотрел на Карсон. — Девкалион практически закончил в «Руках милосердия», нашел все то, что рассчитывал найти.

— А что будем делать с собакой?

Напившись воды из лужи на мостовой, пес поднял голову и одарил Карсон, а потом и Майкла умоляющим взглядом.

— Возьмем с собой, — ответил Майкл.

— Вся машина провоняет мокрой псиной.

— Для него дело будет обстоять еще хуже. С его точки зрения, вся машина будет вонять мокрыми копами.

— Он — красивый мальчик, — признала Карсон. — И похоже, ему положено быть полицейской собакой. Интересно, как его кличут?

— Минутку… — Майкл задумался лишь на мгновение. — Это же Герцог. Ходит в суд с Баки. Вернее, ходил.

— Герцог Орлеанский, — кивнула Карсон. — Спас двух детей на пожаре.

Собачий хвост завилял так быстро, что Карсон испугалась, а не оторвется ли он.

Ветер зашумел кронами деревьев, принес с собой запах моря.

Она открыла заднюю дверцу, подтолкнула пса к заднему сиденью, снова села за руль. «Городского снайпера», стволом вниз, поставила у переднего пассажирского сиденья и только тут заметила, что пакеты с едой из «Акадианы» исчезли.

Через ветровое стекло она увидела Майкла, возвращающегося от стоящего у обочины мусорного контейнера.

— Что ты сделал? — набросилась она на него, когда он плюхнулся на переднее пассажирское сиденье и захлопнул дверцу.

— Большую часть мы съели.

— Но мы же не съели все. Еда в «Акадиане» вкусная до самой последней крошки.

— Запах мог бы свести собаку с ума.

— Мы бы могли ей что-то дать.

— Пища эта слишком жирная для собаки. Ее бы потом вырвало.

— Сначала идиотский рингтон Керли, теперь это!

Она включила передачу, сделала U-образный разворот, тело клона Бакли не переехала, перевела фары на ближний свет, вновь проехала по вышибленным воротам, надеясь не проколоть покрышки, повернула направо.

— Так что… пытка молчанием мне не грозит? — спросил Майкл.

— Считай, тебе повезло.

— Еще одна молитва услышана.

— У меня вопрос на сто тысяч долларов.

— У меня таких денег нет.

— Ты думаешь, я слишком много ем?

— Что и сколько ты ешь — не мое дело.

— Ты думаешь, у меня будет толстая задница?

— Гм-м.

На заднем сиденье собака радостно повизгивала. Наверное, в последнее время слышала слишком много речёвок псевдолюдей, вот и обрадовалась нормальному человеческому разговору.

— Признайся. Ты тревожишься, что у меня будет толстая задница.

— Мне некогда думать о будущем твоей задницы.

— Ты запал на упругую задницу этой Джанет.

— Совсем и не запал. Просто отметил как красивое произведение природы. Ты бы то же самое сказала про красивую глицинию, если б она попалась тебе на глаза.

— Глицинию? Очень неудачное сравнение. И потом, люди Виктора — не произведения природы.

— Ты придираешься к каждому моему слову.

— Как ты хорошо знаешь, моя задница такая же округлая, как у нее, и даже более упругая.

— Верю тебе на слово.

— Ты должен верить мне на слово, потому что демонстрации не будет. Если ты бросишь четвертак мне на задницу, он подпрыгнет до потолка.

— Это любопытно.

— И вот что я тебе скажу, напарник, пройдет много времени, прежде чем у тебя появится шанс увидеть, как четвертак отскакивает от моей задницы.

— На всякий случай с этого самого момента у меня в кармане всегда будет лежать четвертак.

— И когда он отскочит от моей задницы, ты получишь на сдачу два десятика и пятачок.

— И что это означает?

— Понятия не имею.

— Два десятика и пятачок на сдачу, — повторил Майкл и рассмеялся.

Смех его оказался заразительным, и Герцог, услышав, как оба они смеются, начал еще громче повизгивать.

Через минуту Карсон вновь стала серьезной.

— Спасибо, дружище. Ты спас мою задницу от этого монстра, который выглядел, как Баки.

— Пустяки. Ты не раз спасала мою.

— Всякий раз, когда мы разделываемся с очередным Новым человеком, они, похоже, подбираются к нам все ближе.

— Да, но тем не менее мы разделываемся с ними, а не наоборот.

В четверть третьего утра, когда Девкалион, сидя за рабочим столом Виктора в главной лаборатории, закончил просмотр файлов, ему показалось, что он услышал далекий вскрик, жалобный, как вскрик потерявшегося ребенка.

Учитывая характер некоторых экспериментов, проводившихся в этом здании, крики, скорее всего, слышались тут часто. Вот и окна заложили кирпичом не только для того, чтобы в них не заглядывали посторонние. Кирпич отсекал и тревожащие звуки, которые могли долететь до проходящих мимо людей.

Сотрудники, подопытные, те, кто вышел из резервуаров сотворения, все без исключения были жертвами своего безумного бога, и Девкалион их жалел. Со временем он надеялся освободить их всех от боли и отчаяния, не по одному, как освободил Аннунсиату и Лестера, а, каким-то образом, всех вместе.

Но сейчас он не знал, как освободить их разом, а потому, после звонка Майкла, намеревался квантовым прыжком покинуть «Руки милосердия» и присоединиться к детективам. Не мог отвлекаться на те ужасы, которые творились сейчас в этом здании.

Когда вскрик повторился, более громкий и продолжительный, но по-прежнему далекий, Девкалион осознал, что не слышит в нем ни ужаса, ни физической боли, но не мог определить, что именно выражает этот крик.

Он постоял, прислушиваясь… и только тут понял, что уже поднялся со стула.

В тишине, последовавшей за вскриком, чувствовалось ожидание, как те, которые на секунду-другую обычно разделяют яростную вспышку молнии и раскат грома. Здесь, однако, звук пришел первым, пусть и слабый, но такой же ужасный, как самый громкий громовой раскат.