Михаил Михеев - Рожденные в огне [litres]

– Тебе не стыдно? – мать сверкнула в ее сторону глазами и вновь перенесла сектор обстрела в сторону сына. – Ясик, мама плохого не посоветует. Тебе уже давно пора…

– Да, кстати, пора, мама, ты совершенно права, – кивнул Вассерман. Все собравшиеся тут же уставились на него с выражением удивления и недоверия на лицах – слишком уж легко бабник и холостяк сдался. Представив, каким дальнейшее станет для них шоком, профессор мысленно улыбнулся и громко сказал: – Жень, зайди, пожалуйста.

Ну и зашла. Вассерман в очередной раз позавидовал женской способности к мимикрии под требования окружающей среды. Да уж, а он-то думал, что платье на ней будет смотреться в этой ситуации по-идиотски. Но – пай-девочка, ничего не скажешь. И глаза потупила скромно-скромно так…

Позади раздался глухой стук. Ярослав решил было, что это у кого-то упала челюсть, но оказалось, это просто Израиль выронил книгу, которую не догадался оставить в комнате, когда шел встречать старшего брата. Сейчас он стоял, как столб, выпучив глаза и напоминая глубоководную рыбу, которую вытащили на поверхность, и теперь ее распирает внутреннее давление.

– И что стоим? Кого ждем? Обедом уставших героев кормить будут? – преувеличенно бодро поинтересовался профессор и первым направился в столовую. Остальным ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. И, деликатно пропуская вперед сестер, Ярослав успел поймать улыбку и поднятый в знак одобрения большой палец от Сары. Похоже, как минимум один союзник у него в этом доме есть. Хотя бы потому, что Сара и Цилю Соломоновну, и ее дочь на дух не переносила.

Обед прошел если не в глубоком молчании, то, во всяком случае, без какой-то смысловой нагрузки. Профессор не знал, как начать разговор – все, что он до того обдумал и придумал, казалось сейчас почему-то ничтожным и мелким, ничуть не подходящим к ситуации. Первый, самый простой акт он отыграл, но сейчас что-то не клеилось. И Камова даже не пыталась ему помочь. Впрочем, и неудивительно – он сам сказал ей, чтоб не лезла. Она и не вмешивалась, просто сидела, с видимым удовольствием кушала, благо мать готовила очень прилично, и безукоризненно вежливо отвечала на вопросы. Сара, надо отдать ей должное, пыталась найти с гостьей общий язык, и ей это, похоже, удавалось. Остальные молчали, пытаясь определиться, как себя вести в непростой ситуации. Ощущение – как на бочке с порохом, и фитиль, что характерно, уже подожжен.

Когда мать отодвинула тарелку и залпом, чего никогда себе не позволяла, выпила бокал вина, Ярослав понял – началось. Сейчас его будут активно переубеждать. Не сумел начать первый – придется обороняться. Сам отдал инициативу. И мать не обманула его ожиданий.

– Ясик, мне надо с тобой серьезно поговорить.

Ну все, понеслось, обреченно подумал Ярослав и, героически заставив себя улыбнуться, ответил:

– Слушаю тебя, мама.

– Наедине.

– Я пойду… – Евгения начала вставать, но профессор поймал ее за руку:

– Сиди, Жень. Мама, чем ты опять недовольна? Давай уж, говори, как есть. Не вижу смысла шептаться по углам.

Мать посмотрела на него крайне неодобрительно, однако, убедившись, что на этот раз суровый взгляд не вызывает ожидаемой реакции, поджала губы:

– Сынок, мне кажется, мы с тобой уже договорились.

– О чем? – в искреннем недоумении приподнял брови Вассерман. – Я с тобой пока ничего не обсуждал. Вообще, – сделал он ударение на этом слове, – ничего.

– Сынок, – несмотря на то, что голос звучал вроде бы ласково, ощущения были такие, словно на Вассермана надвигался, лязгая гусеницами, тяжелый танк. – Если ты забыл, я тебе напомню, что говорила тебе по поводу достойной партии.

– Ну да, говорила, – кивнул профессор. – И что с того? Ты высказала свое мнение, я его услышал, но обсуждать что-то… Нет, не помню.

– Тогда я тебе еще раз скажу, – с достойным истинной еврейки терпением продолжила мать. – Такой человек, как ты, должен жениться только на еврейской девушке.

– Ну, сказала – значит, сказала, – Ярослав заранее понимал, насколько тяжело дадутся ему эти слова, но реальность оказалась намного хуже любых ожиданий. – Я с тобой не согласен. И, пожалуйста, не надо на меня давить. Это моя жизнь, и только мне решать, как и с кем я ее проживу.

– Ясик, – поняв, что обычные уговоры не помогут, мать, не размениваясь на мелочи, сразу бросила в бой тяжелую артиллерию. – Ты разрываешь мое сердце. Скажи, неужели тебе не жаль мать?

– Я пойду… – пискнула Евгения.

– Сидеть! – если у кого и получалось орать, не повышая голоса, так это у профессора Вассермана. Практики, благо, хватало, что в родном институте, что на корабле. – Мама, я вижу, вы не понимаете по-хорошему… Что же, тогда будет по-плохому. Запихните дочку Цили Соломоновны в этой самой Соломоновны необъятную задницу. Это просто, благо она с кровати сразу с двух сторон падает. И все резервные варианты туда же. Мне они не интересны ни на вот столько, – Ярослав показал собравшимся ноготь мизинца. – А если вы этого не понимаете… Что же, я не единственный ребенок в нашей многострадальной семье. Но тяну ее почему-то только я. Наверное, пора прекращать. Пускай братишка вместе с сестренками приложат ручки. А я пока займусь своей личной жизнью.

Сказанное было ударом ниже пояса, и все, в том числе и сам профессор Вассерман, прекрасно это понимали. Вот только взбешенный профессор уже закусил удила, его, что называется, понесло. За последнее время он привык, что его слово – закон, и на своем корабле он царь и бог. Насквозь гражданский, деликатный и вежливый человек исчез, и вместо него, как дракон из яйца, вылупилось вдруг нечто совсем новое, родным и близким незнакомое. Кое-кому предстояло узнать его заново, и вряд ли это стало для них приятной новостью.

– Ну так что? – в голосе Ярослава огнем играло веселье. – Будет так, как я сказал? Или, может, нам с Женей стоит уйти?

– Ясик…

– Ярослав. Ты прекрасно знаешь, как я ненавижу это дурацкое сокращение, мама. Меня зовут Ярослав, и я ставлю конкретное условие: либо вы принимаете мою… жену такой, какая она есть, невзирая на ваши идиотские идеи о чистоте рода, либо мы прямо сейчас встаем и уходим. И пускай мой недотепа-братец, который за всю жизнь не сделал ничего полезного, тянет семью вместо меня. Как, вечный аспирант, сможешь? И вы, сестренки, тоже кончайте лыбиться. Хроническая беременность вас не спасет. Молчать! Вас я пока не спрашивал. Ну что, мама, выбирай. У тебя минута на размышление. Время пошло.

И, с холодной усмешкой окинув взглядом собравшихся, Вассерман понял, что победил. Жаль только, что у победы этой был на редкость горький привкус.

– Ладно, Жень, – он встал, шевельнул плачами, разгоняя кровь. – Пошли. Думаю, им стоит подумать… и свыкнуться с положением вещей.