Лоис Буджолд - Избранные произведения. II том

— Ш-ш, — прошептал Даг, обнимая ее одной рукой, — не делай себе хуже. Не нагреть тебе снова кирпич?

Фаун подняла заплаканное лицо, бледное и припухшее там, где его не украшали синяки.

— Нет, — пробормотала она, все еще цепляясь за рукав Дага. — Мне слишком жарко.

— Хорошо.

Фаун откинулась к стене, ее дыхание постепенно выровнялось, но боль не отступила.

Даг размышлял о том, было ли бегство Фаун из дома столь возмутительно жестоким в отношении ее родных, как это ему казалось, или все-таки были еще какие-то обстоятельства, о которых он не знал. Сам-то он происходил из народа, традицией которого было постоянно присматривать друг за другом — и за супружескими парами, и за членами отрядов, и за дружескими компаниями — эта сеть охватывала всех.

«Уж я-то точно стал бы тебя искать, Искорка, если бы был твоим…» Язык Дага снова запутался между двумя возможностями, каждая из которых смущала его по-своему, — «отцом» или «возлюбленным».

«Прекрати! Ты не то и не другое, старый дозорный».

Но ведь сейчас он был единственным человеком рядом с Фаун. Так что…

Даг приблизил губы к уху девушки, скрытому черными кудрями, и прошептал:

— Подумай о чем-нибудь замечательном, но бесполезном.

Фаун подняла голову и растерянно шмыгнула носом.

— Что?

— В мире полно бессмысленных вещей, и не все они горести. Я по себе знаю: иногда помогает вспомнить о какой-нибудь из глупостей другого рода. Каждый знает, что существует свет, даже если оказался в непроглядных потемках. Подумай о чем-нибудь… — он не сразу нашел слова, которые годились бы для Фаун, — о чем-нибудь, что все считают глупостью, а ты уверена, что это замечательно.

Фаун молчала так долго, что он уже начал колебаться — придумать ли другое объяснение или вовсе отказаться от этой… смешной на самом-то деле попытки, но потом пробормотала:

— Молочай.

— М-м? — Даг снова обнял Фаун за плечи, чтобы она не сочла это возражением.

— Молочай. Это просто сорняк, и мы постоянно выпалываем его в саду и огороде, но мне кажется, что цветы его пахнут лучше, чем те плетистые розы, за которыми так ухаживает моя тетушка. Лучше, чем сирень… Никто не считает его цветы красивыми, а ведь, если присмотреться, они хороши — розовенькие звездочки. Ажурные, как листики дикой моркови. А уж запах… я им надышаться не могла. — Фаун разогнулась, забыв о боли, поглощенная воспоминанием. — Осенью у молочая вырастают стручки, сморщенные и уродливые, но если их разломить, вылетают прелестные шелковинки. В стручках живут молочайные жучки. Они не паразиты — не кусаются, ничего не едят, кроме семян молочая. У них яркие оранжевые крылышки с черной каемкой и блестящие черные лапки. Они щекочутся, когда ползают по руке… Я их держала в коробке, собирала для них семена молочая, поила с влажной тряпочки… — Губы Фаун снова сжались. — Пока один из моих братьев не опрокинул коробку, и мама заставила меня выбросить жуков. Тогда уже наступила зима.

— М-м… — Что ж, уловка сработала, но история Фаун закончилась… Тем не менее тело Фаун уже не было так напряжено, ее перестало трясти.

Неожиданно девушка сказала:

— Твоя очередь.

— А?

Фаун решительно ткнула Дага пальцем в грудь.

— Я рассказала тебе о бесполезной вещи, теперь расскажи ты.

— Что ж, это справедливо, — пришлось согласиться Дагу. — Только я не могу придумать…

Но тут его осенило. Ох… Несколько секунд он молчал.

— Я уж много лет не вспоминал об этом… Есть одно место, куда мы отправлялись — да и теперь ездим — каждое лето и осень. Это лагерь, который называется Ореховое озеро, милях в ста пятидесяти на север отсюда. Мы там собираем орехи, ягоды бузины, корни водяной лилии — основное, что идет для приготовления наших… Это одновременно и уборка урожая, и посев — мы, Стражи Озера, тоже ведь своего рода крестьяне, Искорка. В общем, много, работы в воде, но и весело тоже, если ты ребенок и любишь плавать. Может, я как-нибудь покажу… так или иначе, мне было лет восемь или девять, и меня послали на плоскодонке собирать ягоды бузины по берегу и на островах. Я уж не помню, почему в тот день я отправился один. Почва там глинистая, и вода в Ореховом озере обычно мутная и темная, но в тех протоках, где никто не бывает, удивительно чистая.

Я мог видеть дно, ясно, как в кристалле, которые делают в Глассфордже. Водоросли колыхались и обвивали друг друга, как зеленые перья. А на поверхности плавали плоские листья лилий — не той разновидности, корни которой мы употребляем в пищу. Не посаженные специально, бесполезные, они просто росли там с незапамятных времен, когда, может быть, еще и Стражи Озера не появились. Листья были темно-зеленые, с красными краями и красными жилками, а цветы только что раскрылись и плавали на воде, как… как белые звезды, с прозрачными лепестками, похожими на стрекозиные крылышки, и словно светились от пронизывающих их отраженных водой солнечных лучей. А серединки их, усыпанные золотой пыльцой, казались цветками внутри цветков… Мне полагалось собирать ягоды, но я просто перевесился через борт и смотрел на них… должно быть, целый час. Я не мог отвести глаз от праздничного танца света и воды вокруг лилий. — Даг с трудом сглотнул. — Потом, оказавшись в каком-нибудь очень засушливом месте, мне удавалось выжить благодаря воспоминанию о том часе.

Рука Фаун робко протянулась и едва ли не благоговейно коснулась лица Дага. Теплый палец скользнул по мокрой полоске у него на щеке.

— Почему ты плачешь?

Даг подумал о нескольких возможных ответах: «Я не плачу», или «Я просто уловил отзвук твоего Дара», или «Должно быть, я устал больше, чем думал». Два из них были в какой-то мере правдой, но язык его сказал то, что было на самом деле:

— Потому что я забыл те лилии. — Даг коснулся губами макушки Фаун, позволив ее запаху заполнить его нос и рот. — А ты заставила меня их вспомнить.

— Тебе от этого больно?

— Пожалуй, Искорка… Только это хорошая боль.

Фаун свернулась калачиком, ее ухо все еще прижималось к груди Дага.

— Хм-м…

Запах ее волос напомнил Дагу о скошенной траве и свежеиспеченном хлебе; он мешался с ароматом ее мягкого теплого тела. Полуденная жара заставила выступить на верхней губе Фаун мелкие капельки пота, и Даг представил себе, каково это было бы: стереть их, а потом не спеша насладиться вкусом ее губ. Он неожиданно остро осознал, что держит в объятиях молодую женщину с округлым и соблазнительным телом. Весь жар летнего дня словно сконцентрировался у него в паху.

«Если у тебя еще остались мозги, дозорный, оставь ее в покое. Ну!»

Ни время, ни место не были подходящими. И партнерша тоже. Даг позволил своему Дару слишком открыться перед Даром Фаун, а это очень опасно. Чтобы разобраться в том, чем грозит этот порыв, Дагу пришлось бы обнимать Фаун еще час, что было бы непростительной ошибкой. Совершенно непростительной. Даг глубоко вздохнул и неохотно убрал руку, обнимавшую плечи Фаун. Руке сразу стало холодно и одиноко. Фаун что-то разочарованно буркнула и выпрямилась, сонно моргая.