Александр Михайловский - Низвержение Зверя

– Значит, так, парни, – сказал я своим подчиненным, – дело с засадой не выгорело, поэтому пора уходить…

И как раз в этот момент пристрелочный десятисантиметровый фугас пробил стену дома, внутри которого мы занимали позицию, и разорвался на лобовой броне башни нашего «Тигра». Не смертельно, но приятного мало. Лампочки внутреннего освещения со звоном лопнули – и в боевом отделении наступила темнота, а наводчик закричал, что взрывом разбило прицел. Шайзе! Совершенно очевидно, что сейчас мы у противника как на ладони, и следующие снаряды, что полетят в нашу сторону, будут уже бронебойными. Хорошо хоть, что после этого попадания никого и ни в чем уже не требовалось убеждать. Без прицела мы просто мишень, да и в полной темноте тоже много не навоюешь. После того как мы встали на позицию, нижний люк я приказал постоянно держать в открытом состоянии. На войне знание таких вещей оплачивается чьей-то кровью и может означать разницу между жизнью и смертью. Первым в люк выскользнул я, вторым был наш наводчик унтершарфюрер Макс Теплитц, а вот заряжающий Алекс Майер и механик водитель Ульрих Зауэр спастись не успели и навсегда остались в обреченном «Тигре».

Еще одно попадание прямо под башню, на этот раз бронебойным – и из всех щелей «Тигра» выхлестнуло ревущее бензиновое пламя. Очевидно, снаряд прошел боевое отделение наискось, пробил перегородку, отделяющую мотор от экипажа, разрушил топливопровод или пробил бак, и тем самым вызвал сильнейший пожар. Почти вылезшему из боевого отделения унтершарфюреру Теплицу горящий бензин обжег ноги и он страшно заорал у меня за спиной, а я, уже выбравшийся из дома через пролом в стене, через который наш «Тигр» заехал внутрь, упал на карачки и пополз в направлении тыла. Мне было просто страшно вставать на ноги, потому что вокруг рвались вражеские фугасы, разбрасывая во все стороны визжащие осколки и комья земли. Один такой ком даже чувствительно стукнул меня по макушке.

Но в голове билась только одна мысль: сейчас рванет боекомплект – и от Микаэля Виттмана не останется даже соплей… и тогда я вскочил и побежал, стремясь как можно скорее уйти из опасной зоны. Пробежав метров триста, я обернулся и успел увидеть, как горящий «Тигр» с грохотом взорвался, подбросив вверх башню. Беднягу Макса при этом нигде не было видно. Я порадовался, что, покидая свой панцер, прихватил с собой свой МП-40 и подсумок с запасными магазинами. Без него меня могли бы забить цепами насмерть даже местные пейзане (весьма злые на немцев вообще и СС в особенности), благо люди штурмбанфюрера Диппеля убили далеко не всех.

В остальном, как я и предвидел, русские расстреливали мой панцербатальон как на полигоне. Одна из «четверок» (скорее всего, это была машина унтерштурмфюрера Гюнтера Гартвига) вырвалась, разметывая горящие обломки дома, и на полной скорости устремилась в лобовую атаку. Был бы я пропагандистом – сказал бы, что это образец истинного арийского героизма. Но на самом деле это был не более чем жест отчаяния, потому что десятисантиметровые пушки большевиков не оставили «четверке» ни единого шанса на спасение, стреляя в нее наперегонки, как на полигоне. Не успел атакующий врага панцер пройти и трехсот метров, как в него поочередно попали несколько бронебойных снарядов. Боекомплект в башне сдетонировал после первого же попадания – и экипаж унтерштурмфюрера Гартвига отправился прямиком в Валгаллу, как говорят наши жрецы, или в ад, как верят поклонники еврейского бога. Я же пока не хочу ни туда, ни туда.

Еще раз убедившись, что мой панцербатальон потерпел сокрушительный разгром и что если я не хочу повстречаться со злыми Иванами в тот момент, когда шансы целиком на их стороне, я быстро зашагал по главной улице в западном направлении. Снаряды и мины рвались где-то позади, а я тем временем вертел головой в поисках транспортного средства. Брошенная во время обстрела машина, мотоцикл или хотя бы велосипед – все что угодно, лишь бы увеличить расстояние между мной и наступающими русскими… С велосипедом я, конечно, погорячился, но на крайний случай сошел бы и он. Увидев брошенный грузовик, некогда принадлежавший храмовникам, я, прихрамывая, побежал к нему, будто он и в самом деле означал мое спасение. Сейчас вскочу за руль, вдавлю педаль газа и умчусь из этого места ужаса… Слишком поздно я услышал тяжелый гул за спиной. Меня догонял одинокий «мясник», которому, наверное, совершенно уже нечего было делать, раз он гоняется за одиночными вражескими солдатами. Мне бы залечь и притвориться мертвым, но я все продолжал бежать, пока за спиной не запульсировал огонь пушек и пулеметов. Последнее, что я помню из этой жизни – это тяжелые удары в бедро и грудь, резкую боль, вкус крови во рту и воспоминание о том, что тела людей в черной форме, если они не подают признаков жизни, русские похоронные команды тут же сжигают на кострах, чтобы те не превратились в зомби. А потом наступил вечный мрак и тишина, и даже боль куда-то ушла… Меня больше не было.

22 июня 1943 года. около 15:00. Второй Белорусский фронт, город Цеханув, подвижный КП рейдирующего 1-го мехкорпуса ОСНАЗ.

Командующий корпусом генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной.

Решение притормозить на несколько часов и со всем тщанием разобраться с засадой оказалось правильным. Потери вышли ничтожными, вышедшие на рубеж открытия огня, ИСы расковыряли засаду своими стомиллиметровками, а брошенные в обход по флангам мехбригады превратили Цеханув в одну большую мышеловку. Всех впускать, никого не выпускать. Живыми у немцев не утек никто, «горбатые» на бреющем отстреливали даже одиночные фигуры в черном. Единственный кто немного обижается, это Слон: не дали ему, видишь ли, в неистовой атаке давить врага броней и гусеницами. Понимает, что такая атака стоила бы его бригаде очень больших потерь, но все равно обижается. Темперамент у него такой, а потому комбриг – это его служебный потолок. Орденов в соответствии с заслугами и генерал-майорское звание при выходе в запас – пожалуйста, а вот повышать в должности уже не стоит. Запорет.

Кстати, «Пантера» тут, на фронте, так и не появилась; вместо нее имеют место «четверки» с усиленной лобовой броней и длинноствольной пушкой – как раз то, что мы сегодня имели честь лицезреть. Очевидно, для Рейха, находящегося на грани краха, переход к производству нового, гораздо более сложного, танка был опасным шагом, чреватым снижением валового выпуска, так что промышленность, не успевающая восполнять потери, продолжила гнать уже отработанные модели. А может быть, дело в том, что «Тигр», на который возлагалось столько надежд, вообще ни одной минуты не побыл неуязвимой вундервафлей. Уж слишком хорошо мы подготовились к его появлению – как технически, так и организационно. Противотанковые орудия ЗиС-2, С-52 и БС-3 дырявят шкуру экзотического нацистского зверка на дистанции от пятисот метров ( ЗиС-2: угол попадания в броню шестьдесят градусов ) до трех километров ( БС-3, тупоголовый бронебойный снаряд с баллистическим наконечником, попавший в цель под прямым углом ). А если на поле боя против «Тигра» выходит штурмовая самоходка ИСУ-152, в боекомплекте которой обязательно имеется с десяток морских полубронебойных снарядов, завалявшихся на складах еще с царских времен, то от детища конструкторов Андерса и Порше не остается и вовсе ничего, кроме разбросанных обломков. В таком разрезе «Тигр» уже не чудо-оружие, а всего лишь шестьдесят тонн стали в советский мартен. И соответственное отношение у Гитлера вышло к «Пантерам». Зачем строить эту экзотику, которая по трудоемкости равна трем «четверкам», если первая встреча с ИСами или нашим тяжелым ПТО гарантированно отправит этого зверя в утиль.