Александр Михайловский - Низвержение Зверя

– Вполне возможно, – задумчиво промолвил Слон и тут же добавил, кивнув на тело: – смотри, Вячеслав Николаевич, он двигается…

И точно: кисть руки, на один из пальцев которой был надет перстень «мертвая голова», вдруг заскребла по земле, а веки затрепетали, приоткрываясь. И хоть я человек далеко не робкий, тут же вспомнилась повесть «Вий», а также прочие уже современные нам ужастики о зомби и живых мертвецах. При этом как опытный человек, который на войне видел бесчисленное количество убитых – как врагов, так и своих товарищей, – я понимал, что этот Виттман никак не может оказаться живым. Пуля, попавшая сзади под лопатку, прошла прямо через сердце, и кровищи под ним натекло как под зарезанным кабаном…

Все дело кончил один из бойцов Слона – как я понимаю, механик-водитель командирской машины и наш современник. Пока мы глазели на «оживающего» зомби, этот рослый широкоплечий детина габарита «славянский шкаф», не особо вроде бы и спеша, отцепил с брони боевой машины тщательно заточенную и отбитую штыковую лопату и с хряском сверху вниз вонзил ее лезвие Виттману чуть выше гортани, перерубая горло и позвоночный столб. Веки покойника при этом открылись рывком, бледно-голубые остекленевшие глаза уставились в небо, кисти рук перестали скрести по земле, и, что самое интересное – из перерубленной шеи не вытекло и капли крови. Солдат еще раз поднял лопату, прицелился, и еще одни рубящим ударом отделил от правой кисти покойника указательный палец с кольцом «мертвая голова». И опять ни капли крови, будто отточенная сталь перерубила не человеческую плоть, а мертвую деревяшку.

– Ну вот и все, товарищ генерал-лейтенант, – сказал мне боец, закрепив лопату на своем законном месте, – а вы с товарищем полковником смотрели. А тут рубить надо было со всей дури или из огнемета жечь гадину, не жалея…

– Ну ты силен, Бычков… – сказал Слон, наконец отдышавшись, – благодарность тебе от лица советского командования в приказе и рукопожатие перед строем за спасение своего непосредственного командира и командующего корпусом.

– Да не… – сказал Бычков, – ничего бы он вам не сделал, товарищи командиры. Слишком слабый. Я такие вещи нутром чую еще с Равы-Русской. Но чем дальше, чем больше людей живорезы принесут в жертву своему «богу», тем будет хуже. Вы уж товарищ генерал-лейтенант, передайте товарищу Сталину, что такие жертвоприношения необходимо пресекать, не останавливаясь ни перед чем. Если надо, то и Бомбой по Берлину. А то и вправду для местных «Вий» станет как документальное кино.

«Да, в самом деле, – подумал я, глядя на безголовый труп германского танкового аса, – даже если мы заигрались в изменение истории, дело в любом случае надо доводить до конца. И как бы там ни было, о случившемся сегодня необходимо доложить товарищу Сталину. Пусть Верховный теперь думает, как противостоять этой напасти. Нам на фронте для полного «счастья» не хватает только эсесовцев-зомби, рогатых чертей и прочей нечисти… Впрочем, наше дело правое, война священная, а значит, враг будет разбит и победа будет за нами. И еще – надо будет поговорить с Просто Леней и товарищем Санаевым на предмет того, было ли их контингентом что-нибудь подобное… И посмотреть во дворе замка, не слоняется ли там без дела чей-нибудь обгорелый труп. Не знаю, быть может, я зря беспокоюсь, но предчувствия в данном случае у меня очень нехорошие… Опять же, если не принять соответствующих мер. А какие меры следует предпринимать, я просто не знаю. В святую воду, молитвы и прочее верится слабо, в нынешних священствующих истинной веры нет и на горчичное зернышко. Поэтому хотелось бы чего-нибудь поматериальнее, вроде серийного производства мечей-покладенцов, от одного прикосновения которых нечисть будет рассыпаться в прах…»

27 июня 1943 года. 22:35. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

Присутствуют:

Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;

Начальник генерального штаба – генерал-полковник Александр Михайлович Василевский;

Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия;

Специальный консультант Верховного Главнокомандующего – комиссар госбезопасности третьего ранга Нина Викторовна Антонова.

– Итак, товарищи, – сказал Верховный, внимательно посмотрев на присутствующих, – вы все читали рапорт товарища Бережного о происшествии в Цехануве. Скажу честно, если бы это был не Бережной…

Опережая дальнейшую речь Вождя, быстро заговорил Берия:

– Наш наркомат сразу по поступлении соответствующей информации отправил в этот Цеханув специальную следственную комиссию. И почти одновременно туда прибыла бригада следователей из Ватикана…

– Инквизиция? – с интересом спросил Верховный.

– Да, товарищ Сталин, инквизиция, – подтвердил генеральный комиссар безопасности. – К сожалению, все изложенное в рапорте товарища Бережного находит подтверждение из других источников. Товарищи из Ватикана тоже в шоке. Чего-то подобного, на физическом уровне, в их епархии не было уже лет восемьсот…

Тут заговорила Антонова:

– Восемьсот лет назад католическая церковь, подавляя ересь альбигойцев, сама зверствовала над своими оппонентами не хуже гитлеровских фашистов. А ведь причина разногласий заключалась всего лишь в том, что манихейское мироощущение жителей Прованса говорило им, что поскольку материальный мир создан не Богом, а его извечным соперником Сатаной, то существование в бренном теле надо кое-как перебедовать, чтобы потом, претерпев весьма ограниченные муки, попасть прямо в рай. И тут является католическая инквизиция со всем инструментарием для сожжения живьем, колесования, отсечения голов и повешения за шею: «Предсмертные мучения заказывали? Доставка в рай согласно вашим верованиям гарантируется.» Поговорки про то, что сила есть – ума не надо, а также про дурака, молитву и разбитый лоб появились далеко не вчера. Так что, таких проявлений, как те, что полезли у нас в последнее время, в обозримом историческом периоде не было вообще, и известны они нам только по сказкам, мифам и прочим легендам – а все это не более чем дым, невозможный, однако без наличия огня.

Вождь внимательно выслушал эту речь, а затем спросил:

– Товарищ Антонова, вот вы, как человек к нам в достаточной степени посторонний, скажите – какое мироощущение присутствует у наших, советских людей? А то мы сами несколько затрудняемся этого определить – так же, как обычный человек не может сам вытянуть себя за волосы из болота…

После небольшого раздумья та произнесла:

– В подавляющем большинстве советских людей присутствует мироощущение строителя и защитника Царства Божия на земле – то есть коммунизма. В этом уверены даже люди из разряда так называемых репрессированных – в основном те, что считают себя арестованными или даже осужденными в результате ошибки или чьего-то оговора. Вы, товарищ Сталин, сами знаете их фамилии, а также то, что эти люди составляют золотой фонд советской державы. Без этого мироощущения, свойственного большей части народа, Советский Союз пал бы еще в самом начале войны, потому что для того, чтобы так драться с превосходящим по всем параметрам врагом, как летом сорок первого года дрались бойцы и командиры Красной Армии, необходимо обладать непробиваемым осознанием своей правоты… При этом ничтожное меньшинство, в значительной степени любимое и обласканное властью, носит в себе уже описанное выше манихейское мироощущение. Эти люди уверены, что дела обстоят так, что хуже быть не может, что общество в Советском Союзе развивается в неправильном направлении, и что если бы им дали в руки неограниченную власть, они бы показали всем и каждому, как правильно строить социализм в соответствии с заветами товарища Ленина…