Александр Михайловский - Низвержение Зверя

Начались награждения. Русские солдаты и офицеры под жужжание киноаппаратов и магниевые вспышки фотокамер по очереди выходили к господину Сталину, получали от его помощника ордена, пожимали своему вождю руку, говорили в микрофон по нескольку слов и уходили обратно. Очередь двигалась быстро, и наконец пришло и мое время получать свои ордена. Помимо главной награды – русской золотой звезды за героизм и ордена Ленина (полагавшегося к ней в комплекте), за умелое руководство операциями я получил орден Александра Невского (это был такой древний русский военный вождь, который позже признали ортодоксальным святым). Вместе со мной к господину Сталину подошел наш штатный переводчик Ливен ван Джонкер – из всех русских только его русский язык можно было слушать не содрогаясь от ужаса.

Получив из рук русского вождя свои награды и пожав ему руку, я повернулся к микрофону и сказал на африкаанс:

– Сорок лет назад ваши люди приехали к нам воевать за нашу свободу, и не их вина, что та война была проиграна. Мы все равно благодарны каждому, кто выжил в ней или погиб. Зато совместными усилиями мы смогли выиграть эту войну, и теперь должны почтить память тех, кто не дожил или не доживет до того момента, когда последний враг поднимет руки… Они все герои, хотя многим из них не досталось ни орденов, ни медалей. Ура, друзья, ура, ура!

Ливен, вставший у микрофона вместо меня, перевел эти слова на русский язык – и зал грохнул одобрительными криками и громкими аплодисментами. Следом за мной выходили другие парни, получали награды, говорили свои торжественные слова, а я все ждал момента, когда наступит главное событие…

Последним свои награды получал сержант Оуэн Ван Дер Мейер. Сказав, что он простой крестьянский парень и не умеет красиво говорить, но тем не менее очень благодарен господину Сталину за высокую оценку своих заслуг, Оуэн вернулся к нам и, встав прямо за моей спиной, тихо произнес:

– Вот ведь оказия: отправляясь воевать за немцев, я мечтал заполучить немецкий железный крест, но вместо того награжден большевистской золотой звездой… Удивительно, не правда ли?

– Тсс, болван, – ответил я, – вместо железного креста ты мог получить березовый, да к тому же необратимо погубить свою бессмертную душу…

Но вот работники этого места внесли большой стол и три стула, и меня позвали, чтобы я поставил главную подпись в своей жизни. От Британии, естественно должен был подписать король, а от России – некто господин Громыко. Мне удалось узнать, что год назад этот человек лично проник в почти захваченный нами Лондон, чтобы отдать королю его карт-бланш в предоставлении убежища. Говорили, что под огнем лицо его даже не дрогнуло, что внушает к этому человеку большое уважение.

Дальше все было быстро. Британский король, который хотел сделать все как можно быстрее, быстро подписался под всеми экземплярами договора и передал папку господину Громыко. Яркое сияние фотографических вспышек и хлопки срабатывающих магниевых зарядов, от которых слепит глаза – и вот уже моя очередь ставить подписи. Ни на секунду не задумываясь, я расписался на всех трех экземплярах; один оставил себе, а два других толкнул в сторону господина Громыко.

Потом я встал, повернулся в сторону господина Сталина и сказал, что наш народ благодарит его за свою свободу и никогда не забудет того, чьими усилиями она была достигнута. Также я от души поблагодарил и русский народ, самый честный и великодушный из всех народов.

Видели бы меня в этот момент отец и мать – как родные, безвестные для меня, сгинувшие в мясорубке той войны, так и старый Геерт и его жена Астрид. Это благодаря их заботам и воспитанию я достиг таких высот. При этом я поймал злой взгляд британского короля, но говорить ничего не стал. Не особо важная птица. Правда, тот сам направился в мою сторону. Вручив мне полковничьи погоны (последнее, что мне должна была британская корона), Георг Шестой сказал:

– Как британский монарх я готов убить тебя на месте за весь тот бардак, который твои парни учинили в Лондоне и вообще в Британии, а как человек я понимаю [26], почему ты поступил именно так, а не иначе. Не дай Бог никому иметь такую историю жизни…

Я ответил, что попадись он мне тогда – и мое сердце не ведало бы жалости… а сейчас я их семейство простил и отпустил. Все. Пепел больше не стучит в мое сердце, ведь Британская империя мертва, мертвее не бывает. А за бардак в Лондоне Его Величество пусть благодарит свою прабабку королеву Викторию. Не возжелай она тогда нашего золота и алмазов – и буры тоже не стали бы вмешиваться в историю и свергать ее правнука с престола.

Обменявшись любезностями, мы разошлись в разные стороны, не пожимая друг другу рук. Георгу пора было ехать во Францию, чтобы русские смогли подсадить его обратно на покинутый трон, а мой путь лежал в Италию, откуда весь наш полк вылетит в Тунис. Для меня тоже начинается долгая дорога домой, в конце которой меня и Геерта-младшего ждут самые близкие: состарившийся, но все еще крепкий Геерт-старший, наша мама Астрид, которая для меня больше чем родная, жена Констанция, почти взрослый старший сын Пит-младший, дочь Сильвия (ей недавно исполнилось десять) и малыш Алекс, едва научившийся ходить перед тем, как я ушел на войну… Эх, видели бы они меня сейчас…

30 июля 1943 года. 10:35. Лондон, Букингемский дворец, Георгиевский зал.

Королева Великобритании (пока) Уоллис Симпсон.

Есть одно чувство, которое в последнее время владеет мною почти непрерывно – и оно называется страх. Этот страх вползал в мою жизнь постепенно, как ядовитый газ, незаметно стелющийся по земле. Зачем я только не отговорила своего мужа от этой авантюрной затеи вернуться на трон, отдав Британию под покровительство нашего друга Гитлера? То, что начиналось как исполнение моей затаенной и прекрасной мечты, заканчивается как самый ужасный кошмар. По ту сторону Канала стоит готовая к вторжению большевистская группировка, а нам даже некуда бежать, потому что тех, кто испачкал себя связями с нацистами, не примет к себе ни одна страна. Я уже уговаривала Эдди уехать в Испанию к каудильо Франко, но он говорит, что дважды от трона не отрекаются. Негоже тому, кто был британским королем, прятаться по аргентинским или бразильским трущобам, а ближе нам нигде не укрыться. Дни нынешнего испанского режима сочтены, так же как и наши, тем более что Сталин никогда не признавал законности правления генерала Франко. Но наиболее страшным для меня, считавшейся доброй католичкой, была анафема, наложенная на нас с мужем Святым Престолом за связь с сатанинскими силами. По всей Британии в жертву Сатане приносят молодых женщин и детей, и их стоны терзают мое сердце, ведь мы не можем ничего ни отменить, ни изменить.